Учебник рисования. Максим Кантор

почувствовать дух времени.

      – А гарантии?

      – Какие гарантии?

      – Вдруг там обманут?

      – Обманут здесь. Мне за картины здесь сроду не платили!

      – Они еще отдадут нам долги, отдадут!

      – Они еще вспомнят!

      – Надо доказать, что мы правы!

      Так говорили художники. А женщины их говорили так:

      – Девочки, доллар падает. Рита, скажи Эдику, пусть берет только в фунтах.

      – Ах, Клара, хоть задаром, но в музей.

      – Я один раз в жизни увидеть хочу, как за картину платят деньги.

      – Фергнюген, атташе немецкий, прислал Грише ящик баварского пива. Я удивилась, а Гриша сказал, что он ему рисунок подарил.

      – Пусть дарит сразу два, а ты проси шубу.

      – Эдику не надо ничего, он любую вещь отдает задаром. Говорит: мне спокойнее, что картина сохранится, при обыске не порвут.

      – А Гриша говорит: всякая работа должна что-то стоить.

      – Это оттого, что вас не обыскивали ни разу, не знаете, что с картинами бывает.

      – Как это не обыскивали? Мне гэбэшник супницу кузнецовскую раздавил – от прабабки наследство. Полез, гад, на верхнюю полку книжки трясти и коленом на буфет встал, аккурат в супницу. Со мной чуть инфаркт не сделался, я думала, я его задушу, гада.

      – Все-таки не картина.

      – Да она красивей будет иной картины. И вынесла, страдалица, сколько. Другие люди столько не вытерпели, сколько моя супница. В Харбин плавала, в Париже жила, перед войной в Ригу переехала – и вот гэбэшник ее натрое разломал. Коленом своим жирным.

      – А как на выставках холсты бритвами резали? Это тебе не супница.

      – Помните, помните, как гэбэшники холсты резали?

      – Если не шубами, так золотом, девочки, берите. Золото в доме не помешает.

      Струев с Первачевым стояли поодаль от остальных и говорили друг с другом негромко, короткими фразами.

      – Они спрятались и ждут, – сказал Первачев, – как тогда, в «оттепель».

      – Зачем им прятаться? Просто наблюдают, сидя на даче.

      – Власть так просто не отдают.

      – Ищут победителя, чтобы его сделать своим.

      – Думаете?

      – Знаю.

      – Думаете, мы – победители?

      – Поглядите вокруг, Захар.

      Лидер нового поколения и лидер так называемых шестидесятников рука об руку шли по залу и оглядывали зал, а люди в толпе поворачивались, чтобы рассмотреть их лица.

      И еще показали в толпе человека. Видите, видите его, говорили многие, это Виктор Маркин, диссидент. Никто толком не знал, что сделал Маркин, вроде бы хранил какие-то фонды, кажется, переписывался с Солженицыным, кажется, его вызывали на Лубянку, наверное, и сидел когда-то. Старый, тощий, с выпуклыми прозрачными глазами и седой бородой, прокуренной и порыжевшей у рта от никотина, Маркин брел через толпу, шаркая ногами, задрав голову вверх, привычным жестом заложив руки за спину, как на лагерном разводе. И подле него, шаг в шаг с ним, но не шаркая ногами, а плавно и свободно двигаясь, шла стриженая девушка с большими глазами, с гордой шеей. Девушка шла подле него и не стеснялась