Танцующая на ветру. Наталия Терентьева

тоже его жалко, – ответила я. – Не знаю даже. Не знаю, что такое любовь, Маша.

      – А как же… – Маша чуть помедлила. – Как же Виктор Сергеевич?

      – Я его не люблю, – пожала я плечами. – Иначе бы все было по-другому.

      – Точно?

      – Кто же может это точно сказать! – засмеялась я. – Наверно, не люблю. Мне кажется, любовь – это что-то такое огромное, не помещающееся в тебя, то, что везде. Вот тогда это любовь. Я маму любила, это точно.

      – Мама это мама…

      – Не знаю. Любовь она и есть любовь. Или есть, или нет. Вот как у Паши. Он же сам не рад, что так с ним происходит. Видит меня, и что-то у него перещелкивает в голове.

      Машина мама взглянула на меня так, как будто последний раз видела вчера.

      – Привет, – сказала она совершенно обычным тоном. – Заходи. Есть будешь?

      Я посмотрела на Машу. Она уверена, что мы правильно сделали, что пришли вместе и без предупреждения?

      Маша немножко напряженно засмеялась, выправляя из-под шапки длинные волосы.

      – Будем, мам, конечно! Ты же с нами?

      Ее мама пожала плечами и прошла на кухню. Я обратила внимание, что она вся в черном – черные брюки, черная водолазка. И тут же увидела портрет Машиной бабушки с черной лентой. Я перевела взгляд на Машу. Она вздохнула.

      – Ну… да.

      – Переживала мама?

      – Да, очень. Хотя ей теперь легче живется.

      – А ты?

      – Я? – Маша нахмурилась. Потом опять засмеялась. – Вот не было тебя, и никто таких вещей не спрашивал! Я – нет! Почти. И мне самой противно от этого. Но просто… Мы так умаялись с бабушкой… Особенно мама… Мне было ее ужасно жалко… Не знаю… Неправильно это все как-то…

      – У вас траур, да?

      Я не знала, как это происходит в семьях. У нас же никогда не было траура. Нет, был, когда умерла бабушка, но я плохо помню. Моя бабушка, бывшая балерина, прожила очень мало, так же, как и моя мама, и когда умерла, ей еще не было и пятидесяти лет.

      – Да… – неохотно сказала Маша.

      – Зря я пришла, ты же не сказала.

      – Да нет, уже больше двух месяцев прошло. Просто мама так переживает… А мне стыдно, я как будто предаю ее, не могу все время грустить…

      Машина мама вошла в большую комнату с низким потолком, где мы с Машей сейчас стояли, с кастрюлей в руках.

      – Помогай, – кивнула она Маше.

      Другая реальность… Я бы все отдала, чтобы сейчас быть на месте Маши, то есть чтобы моя мама была жива. Но наверно, у меня это превратилось, как у многих детдомовских, в навязчивую мечту. И я читала, что надо от этого избавляться, потому что иначе все свои жизненные планы и особенно неудачи я буду связывать с тем, что я сирота. «Вот если бы у меня была мама!..» Нет. Тем более что я не полная сирота – у меня есть какой-никакой биологический отец. И теперь я почти взрослая, первый шаг во взрослую жизнь сделан, и именно такой, как я хотела. Надо рассказать об этом Машиной маме, похвастаться.

      – Ну, говори, как ты живешь, – кивнула мне Машина мама, налив нам с Машей супу и накидывая на плечи большой