Умножающий печаль. Георгий Вайнер

в лицо. Я боялся, что он свалит Сашку с ног, сделал шаг к ним, и тотчас же собака повернула ко мне морду сухопутной акулы и злобно рыкнула, обнажив страшные клыки-клинки.

      – Жуткое сооружение, а? – засмеялся Серебровский. – Я его обожаю!

      Он гладил собаку по огромной противной морде, ласково трепал по холке, и в движениях его и в голосе была настоящая нежность:

      – Ну, успокойся, Мракобес, успокойся! Все свои…

      – Песик, прямо скажем, малосимпатичный, – бестактно заметил я. – В цивилизованные страны их запрещено ввозить. Так и называют – дог-киллер. Мокрушник…

      – За это и ценим, – сказал Серебровский со своей обычной зыбкой интонацией – нельзя понять, шутит он или всерьез, потом взял меня под руку: – Пошли в дом…

      Начальник охраны Миша Красное Ухо – за спиной – мягко напомнил:

      – Указания?

      – Как обычно, в шесть… – уронил Сашка, не оборачиваясь, не прощаясь. А пес-дракон строго «держал место» – у правой ноги хозяина.

      Я вернулся на пару шагов, протянул руку Мише:

      – До завтра. Прости, пожалуйста! Не сердись…

      Он улыбнулся, и ладонь его была как улыбка – широкая, мягкая.

      – Да не берите в голову. Все на нервах. Я вас понимаю…

      Я хлопнул его товарищески по спине, Миша наклонился ко мне ближе и тихо сказал:

      – При подчиненных больше меня за уши не хватайте. А то для поддержания авторитета придется вам руку сломать.

      Я ему поверил.

      Догнал дожидающегося меня в дверях Серебровского, который сообщил:

      – Мне кажется, он – единственный – любит меня.

      – Кто – охранник? – удивился я.

      – Мракобес, – серьезно сказал Сашка.

      Я испуганно посмотрел на него.

      – Не боится потерять работу!.. – хмыкнул Сашка, и его тон снова был неуловимо зыбок.

      А в мраморном холле нас встречала Марина, сильно смахивающая сейчас на американскую статую Свободы – в широком малахитовом, до пола длинном платье, но не с факелом, а с запотевшим бокалом в поднятой руке. Посмотрела на меня ласково, засмеялась негромко, светя своими удивительными разноцветными глазами – темно-медовым правым, орехово-зеленым левым, – лживыми, будто обещающими всегда необычное приключение, радостно протянула мне руки навстречу.

      Вот баба-бес, чертовская сила!

      Она сразу внесла с собой волнение, удивительную атмосферу легкого, чуть пьяного безумия, шального праздника чувств, когда каждый мужчина начинает изнемогать от непереносимого желания стать выше, остроумнее, значительнее – в эфемерной надежде, что именно он может вдруг, ни с того ни с сего стать ее избранником хоть на миг, потому что любой полоумный ощущает невозможность обладать этой женщиной всегда, с мечтой и отчаянием предчувствуя, что такая женщина – переходящий кубок за победу в незримом соревновании, где талант, случай, характер вяжут прихотливый узор судьбы в этом сумасшедшем побоище под названием жизнь.

      – Ну, Серега, как сказал поэт? – спросила Марина. – «Воспоминанья