Как все начиналось. Марина Ефиминюк

буркнула я. – Прилетела!

      – Гляньте-ка, она с ним говорит, – зашипел знакомый женский голос. – Они, верно, знакомы!

      – Вы спасение мое, Маэстро! – заголосила я, почувствовав, как толстяк дернулся от неожиданности. – Сколько лет я вас ждала!

      Мерзкого голоса я не услышала и удовлетворенно вздохнула. В это время к моим губам был приставлен стакан с воняющей полынью жидкостью. Затаив дыхание, я сделала маленький глоточек. Горло снова обожгло, во рту поселился вкус протухших яиц и подступила тошнота. Лучше бы это была дешевая Юраськина брага!

      – Снимай повязку! – заголосил кто-то из толпы.

      Я сдернула грязные бинты, долго моргала, привыкая к свету, а потом простонала:

      – Я вижу! Люди, я вижу!

      И снова раздался злобный голос:

      – Быстро она чего-то прозрела, вон Манька…

      – Я вижу правым глазом! – заголосила я. – О чудо! Мой правый глаз прозрел!

      Войдя в раж, я выхватила из рук ошарашенного Маэстро стакан, даже не поморщившись, сделала большой глоток, обтерла рукавом рот, а потом заорала:

      – Мой левый глаз тоже начинает видеть. – Я начала осматривать толпу, ища глазами источник мерзкого голоса.

      – Не верю! – вдруг заявила патлатая баба.

      – Ах, это ты мне мешаешь выздоравливать! – обвинительно ткнула я пальцем в нее. – Брат мой, дай мне мой костыль!

      Я повернулась к Маэстро:

      – Спасибо, вам! Век помнить буду! – И вдруг громко некрасиво икнула.

      Ко мне подскочил Юрчик, подставил свое плечо и тихо просопел в ухо:

      – Уходим! Тут, оказывается, Санька-карманник клиентов обчищал. Пусть толстяк сам с народом разбирается.

      Стоило нам выйти на улицу, как шатер накрыл испуганный вопль:

      – Кошелек! Кто-то спер мой кошелек!

      – Бежим!!! – заорал мне в лицо юродивый, обдавая перегаром.

      Перегоняя друг друга, мы кинулись вон с площади.

      – Вон она, контуженная! – услышала я сзади и припустила еще быстрее.

      Доска, привязанная к ноге, мешалась, но времени снять ее не нашлось. На полпути к Главной площади веревки ослабли, и деревяшка все-таки слетела, звучно ударившись об оледеневшие камни. За нами неслась бушующая, разгневанная толпа. Перед глазами встали испуганные лица «Баянов». Как я их сейчас понимала! Мы были уже в городских трущобах, когда голоса особенно стойких и обиженных горожан, преследующих нас, смолкли. Еле дыша, я остановилась, Юрчик схватился за бок и повалился на снег.

      – Хорошо, Аська, бегаешь! – прохрипел он.

      – Еще бы, – отдышавшись, подтвердила я, – жить захочешь – не так побежишь. Гони мои пятнадцать золотых!

      – На десять договаривались! – возмутился юродивый.

      – Я свою работу сделала, еле ноги унесла, а ты свой процент еще с Саньки-карманника получишь!

      Юродивый скривился и достал кошель, который ему вручил толстяк; судя по величине мешочка, в нем звякало не меньше сорока монет.

      – Ах ты, скупердяй! – воскликнула я. – Давай половину, а то глаз выбью! Ни один