Усни, красавица. Кир Булычев

очередной мерзавец, я это и называю распущенностью. Нельзя метаться всю жизнь в поисках мужских объятий. Нужно уметь сохранить чувство человеческого достоинства.

      Лидочка поставила кастрюлю с очищенной картошкой на плиту, потом стала искать, где Татьяна хранит масло, чтобы поджарить мясо. Она опустилась на корточки, открыла дверцы шкафа под кухонным столом. Оттуда выбежали вереницей несколько больших черных тараканов. Лидочка отпрыгнула и чуть не села на пол – она не выносила этих тварей.

      – Извините, – бубнила за стеной Соня. – Я приехала к вам не потому, что люблю слушать ваши поучения. Со мной все в порядке. Я не собираюсь травиться или стреляться. Речь идет о вашей единственной дочери.

      – Но я же не могу к ней поехать! Я физически не в состоянии.

      – Заставьте ее приехать к вам! Прикажите. Вы же умеете.

      – Ну, хорошо, хорошо. Я сейчас кончаю шестую главу воспоминаний. Кстати, как тебе название: «Остров ГУЛАГа». Правда, неплохо? Я билась над названием две недели. А в пятницу проснулась ночью и подумала: ведь лагерь – это остров, один из островов – ты меня поняла?

      – Татьяна Иосифовна! – Сонечка могла быть упорной. – Я приехала к вам потому, что боюсь за судьбу вашей дочери. Неужели вы не понимаете, что речь идет о жизни и смерти хорошего человека! При чем тут название книги?

      – Жизнь нам дается только один раз… – начала было Татьяна Иосифовна и оборвала сразу, узнав, видно, в ней неудачную цитату.

      Лидочка чуть было не рассмеялась: уж больно забавно прозвучала цитата в устах Татьяны Иосифовны.

      Подсолнечное масло обнаружилось в холодильнике, на дне литровой банки.

      – Вы говорите о своей дочери, – голос Сонечки повысился, она перешла в наступление, – словно она вам чужой человек, будто мы с вами не сидели на кухне и не обсуждали ее судьбу после первой попытки самоубийства.

      – Ах, ты напомнила! – с сожалением произнесла Татьяна Иосифовна и вплыла на кухню. Лидочка как раз собиралась лить масло на сковороду.

      – Нашла масло? А я боялась, что не найдешь. И, пожалуйста, Лидочка, не трать много масла – мне так трудно ходить в магазин.

      Соня стояла в дверях, смотрела в спину старой писательницы и старалась привлечь внимание Лидочки гримасами и дать ей понять, с каким чудовищем ей, Сонечке, ратующей за спасение подруги, приходится иметь дело.

      – Ты, разумеется, слышала наш разговор, – утвердительно произнесла Татьяна Иосифовна. – Не возражай, здесь перегородки фанерные, каждое слово слышно.

      – Я занималась обедом, – ответила Лидочка, но это прозвучало как попытка оправдаться.

      – Я ценю твою деликатность, но она сейчас никому не нужна. И раз уж ты оказалась здесь в это время и в этот час, – старая женщина подняла вверх толстый указательный палец, как бы призывая аудиторию к молчанию, – то тебе недурно бы знать, что Алена – моя родная дочь, ей тридцать два года, она ни на что не годна…

      – Татьяна Иосифовна, ну как вы можете! – теперь Соня готова была расплакаться.

      – Да, могу! Имею на то моральное право! –