Против ветра, мимо облаков. Алла Полянская

ся, что это мило.

      – Киса, подожди еще немного. Хочешь, в кафе посидим? Там есть мороженое.

      Ему тоже кажется, что шепелявит она мило.

      Вика презрительно поморщилась и нырнула за машину, поправив бейсболку – козырек полностью скрыл ее лицо.

      – Придорожная забегаловка с оригинальным названием «У Алены». Ты меня еще в ларек поведи, шаурму есть. Лучше поторопи их, чего они возятся.

      Он не изменился. Все та же гордо посаженная голова с профилем античной статуи, все те же светлые волнистые волосы – длинные, до плеч, собранные в пучок пижонским кожаным шнурком, а Вика точно знает, что под шнурком обычная резинка. Все те же синие миндалевидные глаза и четко прорисованная линия губ… Когда все стояли на раздаче в очереди кто за чем, этот парень успел три раза постоять за красотой, и три раза ему отсыпали сверх меры. И его сорок два года совершенно не очевидны.

      – Девушка, вы долго еще?

      Вика наклонилась совсем низко к переднему бамперу и полировала его ветошкой, делая вид, что спрашивают не ее.

      – Девушка, я к вам обращаюсь!

      – Чего вы орете, мужчина? – Из комнаты кассира выглянула Лидия Васильевна, кассирша. – Уже заканчивает, не видите, что ли? Идите в кассу и рассчитайтесь, вместо того чтобы кричать. Что за народ, им стараешься как лучше, а они только орать горазды. Быстрее вам никто не сделает, нешто не знаете.

      Вика рада, что он не узнал ее. А вот машина узнала. Открыв дверцу водителя, Вика принялась вытирать руль. В машине пахнет совсем не так, как когда-то.

      – Девочка моя.

      Вика погладила руль, понимая, что ведет себя глупо – но это она, ее родная машинка.

      Теперь в ней ездит какая-то капризная «киса» и этот.

      Вика давно уже не называла его по имени, даже в мыслях – просто «этот». Потому что никакого названия данному индивиду придумать просто не могла, а потом стало уже все равно, и вот теперь снова всколыхнулось, потому что вот он – этот, с какой-то разрисованной «кисой», на ее машине.

      Вика нежно погладила руль и захлопнула дверь. Это уже не ее машина, не ее жизнь, все двери перед ней закрыты. Остались только вот эта экспресс-мойка и куча тряпок разного калибра.

      – Смотри, смотри же, сколько малины! В лукошках! А лукошки тоже продаются? Купи мне, я хочу малины!

      – Малина не продается. – Лидия Васильевна оттеснила «кису» от столика с ягодами. – Это мне родственница привезла, буду идти домой – заберу.

      – Да ладно вам, продайте лукошко – я хорошо заплачу.

      Он тянется в карман за деньгами, а Лидия Васильевна темнее тучи.

      – Сказано – не продается! Или вы, господин хороший, слов не понимаете? Помыли вам машинку – езжайте с богом, капризы вашей дочки мне здесь ни к чему, дома пусть капризничает. Распустили детей, а ведь девка-то не маленькая, и все туда же – хочу, и все. Она у вас, случайно, на пол не падает ногами дрыгать, если не получает того, чего хочет?

      Вика хохочет, спрятавшись в чулан с ведрами. Ай да Лидия Васильевна, вот ведь нашла чем уесть – ему такие слова как серпом по яйцам, особенно сейчас, когда он сделал себе первую подтяжку – уж она-то это хорошо видит.

      И он всегда любил девочек помоложе, но эта «киса» совсем уж на грани уголовной статьи.

      Он поспешно влез в машину и уехал, забрав с собой кису. На ее машине.

      – Вика!

      Именно сегодня из всего персонала на работе только она. Ванька после вчерашнего никакой, остальные тоже – «после вчерашнего», и Лидия Васильевна прогнала их, чтоб не позорили заведение. Что им скажет Юрка, хозяин мойки, Вике безразлично – она ни рук, ни ног не чует, помыв за пару часов десяток машин.

      Вика сбросила резиновые сапоги и подставила ноги солнцу. Несмотря на то что обувь водонепроницаемая, вода попадает внутрь, и к обеду ноги словно в луже, которая плещется в сапогах. И нужно время от времени сушить и сапоги, и ступни.

      – Вик, а ведь я его не сразу признала.

      Вика молчит. Разговаривать об «этом» она не хочет принципиально. Она-то его сразу узнала, а вот он ее – нет, а значит, она изменилась настолько, что даже хорошо знакомый человек не признал. Впрочем, лица ее он не видел, голоса не слышал – а все ж.

      – Я его, паразита, потом уж признала – наглость-то какова, на твоей машине малолетнюю стервь катает, бесстыжий мужик!

      Вика молчит, греясь на солнце, и думает о том, что осенью она сможет уйти отсюда.

      Вот только георгины пристроит.

      Лето достигло своего пика.

* * *

      Назаров торопился, а когда он торопился, то всегда нервничал.

      Впереди были выходные, которые он планировал провести в свое удовольствие, а тут как на грех – задержка с передовицей, потом подвел художник, и рекламодатели вдруг заартачились, и пока Назаров все это разгребал, прошел день. Уже шестой час, и пора бы закругляться – ведь пятница же, и футбол сегодня, но дел еще полно.

      – Здравствуй, Евгений Александрович.

      Этот