Сквозь переборки. Александр Покровский

ся человек. Он был мертв. У него были розовые волосы.

      Он встал и побежал. По дороге попался лифт. От волнения он еле нашел какую-то кнопку.

      Лифт привез и остановился. Когда двери открылись, он вышел в помещение. Там было тускло. Свет шел сверху. В помещении не было дверей. Он ощупал все стены – нет дверей. И дверь лифта пропала.

      Нет, нет, нет, она не могла пропасть. Она только что была рядом. Пока он ощупывал стены, ему показалось, что помещение медленно сжимается. Сначала незаметно – миллиметр за миллиметром, а потом все быстрей и быстрей.

      Он закричал, но крика не получилось. Рот его раскрывался и беззвучно закрывался, а потом его кто-то схватил за руку, ощупал грудь…

      – Тащ-ка!

      – А?!!

      – Тащ-ка! Пора вставать!

      Господи, это был сон. Он зажег свет – прикроватная лампочка над головой. Вахтенный его разбудил. Пора на вахту.

      – Да, да, уже встаю.

      Он лежал на своем обычном месте – второй ярус в четырехместной каюте. Подволок прямо над головой и койка вмурована в стену – со всех сторон потолок и стены, словно лежишь в ящике.

      Но почему словно? Ящик и есть. Каюта на подводной лодке. Где я?

      Ты только что сказал: на подводной лодке. Семидесятые сутки похода. Автономка. Автономное плавание. Автономное плавание одинокой подводной лодки в океане на глубине сто метров.

      А под нами – пять тысяч метров. Черт, надо вставать. До заступления на вахту еще целый час. Так что успеем привести себя в чувство.

      В умывальнике он подставил лицо струям холодной воды. Никак не прийти в себя. «Где я?» Хороший вопрос. Хорошо, что не «Кто я?». Надо сходить к доктору за таблеткой.

      – Док! – он ввалился в амбулаторию. – Женя! Дай таблетку.

      Доктор Женя. Женька хороший врач. Настоящий. Сейчас он что-нибудь придумает.

      Женя сидел за столом и писал. Он оторвался от своей писанины.

      – Опять голова болит?

      – Черт ее знает. Ватная какая-то, сердце колотится, а пот просто градом льет. Снилась какая-то чушь.

      – Садись, давление померим.

      Когда док оборачивал ему руку, ему вдруг показалось, что трубки в руках дока извиваются, как живые змеи. Он на них глядел как зачарованный. Трубки пошевелились и улеглись, успокоились, а он все никак не мог оторвать от них взгляд.

      – Нормально! – сказал Женя через некоторое время.

      – Что?

      – Нормально.

      – Что нормально?

      – Давление, конечно.

      – Ах да. Сколько?

      – Сто двадцать пять на восемьдесят пять.

      – Это нормально?

      – Нормально. Нижнее немножко повышено, а так– ничего.

      – А пульс?

      – Пульс? Замерим и пульс.

      Женя взял его за запястье и уставился в секундомер.

      – Шестьдесят шесть твой пульс.

      – Только что колотилось так, что я думал, выпрыгнет из груди.

      – Всякое бывает, – вяло улыбнулся Женя.

      – Ты считаешь, что я вру?

      – Почему? Бывает. Ну приснилось что-то.

      – Не что-то. Я все помню: коридор, люди, двери и этот, с розовыми волосами.

      – Ну и что?

      – Женя, это мне каждый день снится. Всегда одно и то же, и ты говоришь, что все нормально?

      – Ну что тебе снится каждый день?

      – Всегда один и тот же сон!

      – Ну и сколько он тебе снится? Не семьдесят же суток подряд?

      – Не семьдесят.

      – Ну вот видишь.

      – Что «видишь»?

      – Будет сниться семьдесят суток, вот тогда и будем искать причину Ну приснилось пару раз.

      – Не пару.

      – Пустырника попьешь?

      И тут его осенило:

      – Женя! Ты мне не веришь?

      – Ну почему?

      – Я же тебе говорю: мне снится.

      – А я тебе говорю: выпей пустырника.

      От Женьки он ушел, проглотив эту гадость.

      Заступив на вахту, он налил себе чай, чтоб запить эту дрянь, и упал в кресло. Фу! Глаза закрылись сами, и он сейчас же ощутил, что руки его увеличиваются, растут, а пальцы раздуваются, заполняют все пространство поста.

      Он проснулся за мгновения до доклада в центральный пост: «Замечаний нет!» – встал и подошел к зеркалу.

      В зеркале он увидел не себя. Там был глаз. Огромный. На все зеркало. Немигающий такой. А потом глаз отодвинулся. Вглубь. И стало видно старика. Там стоял старик. Иссушенное лицо, под глазами мешки. Он протянул руку к зеркалу старик потянулся навстречу Он только на мгновение задумался: касаться зеркала или нет, а потом коснулся.

      Он не ощутил твердой поверхности. Это было так, как будто ты опускаешь руку в воду: рука вошла бесшумно –