Ребус-фактор. Александр Громов

дармоеды, имбецилы, ротозеи, кое-какеры…

      Потом дядин фонтан все-таки иссяк, и он спросил меня:

      – Ну и что ты теперь собираешься делать?

      – Джафару нужно в больницу… – начал я.

      Дядя махнул волосатой рукой.

      – Ему нужна не больница, а просто толковый врач. Пока вы спали, я сходил поговорить кое с кем. Врач будет. Отменный костоправ. Твоему приятелю нужен фиксирующий аппарат, но его не будет, потому что в больнице хватятся. Будет гипс, так что нога твоего кореша некоторое время будет смахивать на ногу памятника. Способ дедовский, но вполне пригодный. Все равно вам нельзя никуда выходить.

      – А деньги? – спросил я. – Мама…

      – Уймись, – оборвал меня дядя. – Как-нибудь сочтемся. Не в деньгах дело, а в приятеле твоем. Что, если он без ноги останется? А если и вовсе помрет, а? Как ты его родным в глаза смотреть будешь, вот что мне интересно. Расскажи-ка.

      Я ужаснулся.

      – Так плохо, да?

      – Погано. Ты ему антибиотики хоть колол?

      – Дважды в день.

      – И то ладно, – сказал дядя Варлам, чуть-чуть смягчившись. – И все равно ты обормот.

      – Это еще почему? – возмутился я.

      – Потому что рано или поздно плохо кончишь. Тебя кто-нибудь просил пускаться в бега?

      – Но Джафар…

      – Это его дело, – отрезал дядя. – Если нашкодил один, то почему расплачиваться должны двое? Тебе это в голову не приходило?

      – Но я сам…

      – Потому и обормот. Один пустоголовый юнец стреляет из рогатки без всякого смысла, из чисто хулиганских побуждений, а второй помогает ему скрыться. Оба дураки.

      Сказать, что мне стало обидно от этих дядиных слов, значит ничего не сказать. Был бы я один – ушел бы немедленно, хлопнув дверью. Впоследствии я не раз спрашивал себя: не из-за этой ли обиды я ничего не сказал дяде Варламу о неизвестно чьих Вратах на склоне Одинокой горы?

      А дядя нацедил себе из бочонка еще стаканчик пива. Нацедил и мне.

      – Будешь? Ну нечего, нечего строить тут мне оскорбленную невинность! Пей.

      Я выпил. Пиво оказалось холодным, видать, только что из погреба, и с какой-то отдушинкой – не иначе дядя опять экспериментировал с травяными настоями. Наш, твердианский напиток. Господин Мбути, свихнувшийся на Земле и землянах, обмолвился как-то раз, что в метрополии не продают пиво детям, не достигшим девятнадцатилетнего возраста, – так весь класс от хохота под парты сполз, корчась и подвывая. Восемнадцатилетние у них – дети! Умора. Хотя чего еще ждать от уродов? Мне-то, конечно, доводилось пробовать и что покрепче, особенно когда не хотелось ударить в грязь лицом перед парнями, а только пиво – это пиво. Против него и мама никогда не возражала. А что от пива брюхо растет, так это чушь. Кто работает в поле, у того брюхо не вырастет. Да и не только в поле. Вон у дяди, например, нет и намека на пивной живот, хоть он и наполовину горожанин. У него не ферма, а одно название – и крошечная, и до окраинных домов Штернбурга от нее за пять минут дойдешь.

      – Ты дважды сделал глупость, –