.

помнить, как мне злотого не дала…» И что же вы думаете, панычу, с тех самых пор стало у молодицы дитя болеть. Болело, болело, да и совсем умерло. Вот тогда хлопцы ведьмаку и прогнали, пусть ей очи повылазят…

      – Ну а где же теперь эта ведьмака? – продолжал я любопытствовать.

      – Ведьмака? – медленно переспросил, по своему обыкновению, Ярмола. – А я знаю?

      – Разве у нее не осталось в деревне какой-нибудь родни?

      – Нет, не осталось. Да она чужая была, из кацапокчи из цыганок… Я еще маленьким хлопцем был, когда она пришла к нам в село. И девочка с ней была – дочка и ли внучка… Обеих прогнали…

      – А теперь к ней разве никто не ходит: погадать там или зелья какого-нибудь попросить?

      – Бабы бегают, – пренебрежительно уронил Ярмола.

      – Ага! Значит, все-таки известно, где она живет?

      – Я не знаю… Говорят люди, что где-то около Бисова Кута она живет… Знаете – болото, что за Ириновским шляхом. Так вот в этом болоте она и сидит, трясьця ее матери!

      «Ведьма живет в каких-нибудь десяти верстах от моего дома… настоящая, живая, полесская ведьма!» Эта мысль сразу заинтересовала и взволновала меня.

      – Послушай, Ярмола, – обратился я к полесовщику, – а как бы мне с ней познакомиться, с этой ведьмой?

      – Тьфу! – сплюнул с негодованием Ярмола. – Вот еще добро нашли.

      – Добро или недобро, а я к ней все равно пойду. Как только немного потеплеет, сейчас же и отправлюсь. Ты меня, конечно, проводишь?

      Ярмолу так поразили последние слова, что он даже вскочил с полу.

      – Я?! – воскликнул он с негодованием. – А и ни за что! Пусть оно там бог ведает что, а я не пойду!

      – Ну вот, глупости, пойдешь.

      – Нет, панычу, не пойду… ни за что не пойду… Чтобы я?! – опять воскликнул он, охваченный новым наплывом возмущения. – Чтобы я пошел до ведьмачьего кубла? Да пусть меня Бог боронит. И вам не советую, паныч.

      – Как хочешь… а я все-таки пойду. Мне очень любопытно на нее посмотреть.

      – Ничего там нет любопытного, – пробурчал Ярмола, с сердцем захлопывая печную дверку.

      Час спустя, когда он, уже убрав самовар и напившись в темных сенях чаю, собирался идти домой, я спросил:

      – Как зовут эту ведьму?

      – Мануйлиха, – ответил Ярмола с грубой мрачностью.

      Он хотя и не высказывал никогда своих чувств, но, кажется, сильно ко мне привязался; привязался за нашу общую страсть к охоте, за мое простое обращение, за помощь, которую я изредка оказывал его вечно голодающей семье, а главным образом за то, что я один на всем свете не корил его пьянством, чего Ярмола терпеть не мог. Поэтому моя решимость познакомиться с ведьмой привела его в отвратительное настроение духа, которое он выразил только усиленным сопением да еще тем, что, выйдя на крыльцо, из всей силы ударил ногой в бок свою собаку – Рябчика. Рябчик отчаянно завизжал и отскочил в сторону, но тотчас же побежал вслед за Ярмолой, не переставая скулить.

      III

      Дня через три потеплело. Однажды утром, очень рано, Ярмола вошел в мою комнату и заявил небрежно:

      – Нужно