Щепки плахи, осколки секиры. Николай Чадович

глыбой чистейшего льда, не то недрами хрустальной горы, не то дном незамутненного озера. Пространство, со всех сторон окружавшее их, выглядело как сияющая сиреневая бездна, но, несомненно, таковой на самом деле не являлась. Ноги ощущали под собой опору, а глаза различали еле заметную сеть туннелей или капилляров, во всех направлениях пронизывающих этот не то лед, не то хрусталь. Вглядевшись пристальней, можно было заметить, что в смутно угадываемых пространственных лабиринтах копошится какая-то жизнь, разбуженная теплом и светом.

      – Клянусь, я что-то такое уже видела во сне! – заявила Верка, к которой вернулся дар речи. – Это кусок сыра. Прозрачного, насквозь дырявого сыра. В дырках гнездятся крохотные мошки. Вроде нас с вами.

      – Под ноги глянуть боязно, – призналась Лилечка. – Как будто по стеклу ступаешь. Вот-вот хрустнет…

      – Жаль, Толгая с нами нет, – посетовал Смыков. – Некого и в разведку послать.

      – А я тогда на что? – возмутился Зяблик. – Даром, что ли, казенный спирт сегодня жрал?

      Не дожидаясь благословения, он осторожно двинулся вперед, не отрывая подошв от того, что в данный момент служило ему опорой. Со стороны Зяблик напоминал смельчака, решившего по тонкому льду форсировать морской пролив. Все с напряжением следили за ним, воздерживаясь даже от обычных в таких случаях советов и подначек.

      Пройдя по прямой метров пятьдесят, Зяблик свернул в сторону. Шагал он теперь гораздо уверенней, чем прежде, хотя смотрел в основном под ноги, а не по сторонам. Однако вскоре он остановился, и явно не по своей воле.

      – Все! – объявил Зяблик. – Точка. Дальше не могу.

      – А что там такое? – осведомился Цыпф. – Стена?

      – Не знаю. Но хода нет. Как в матрас уперся.

      – Совсем недавно я говорил о том, что наше трехмерное пространство изотропно, то есть оно позволяет свободно двигаться в любом направлении, – напомнил Цыпф. – Здесь же этот закон, вероятно, неприменим. Среди многих измерений этого мира есть и такие, которые в принципе нам недоступны.

      – Что же тогда прикажешь делать? – Зяблик повернул назад. – С тросточками ходить, как слепые?

      – Возможно, со временем мы научимся отличать доступные измерения от недоступных. То, что Вера Ивановна назвала дырками в сыре, наверное, и есть те самые открытые для трехмерных существ пространства.

      – Все это хорошо, но только что мы есть и пить будем? – Зяблик выглядел как никогда мрачно.

      – Искать надо, – пожал плечами Цыпф. – На ощупь, на вкус. Помните, как мы в Эдеме искали?

      – Я, между прочим, ту стенку невидимую даже лизнуть не побрезговал, – сообщил Зяблик.

      – Ну и как?

      – А никак. Холодная, твердая и без вкуса.

      – Рисковали вы, братец мой, своим языком, – усмехнулся Смыков. – Очень рисковали.

      – А мне он без особой надобности. Это ты только у нас мастер языком работать.

      – Язык человека создал, – сказал Смыков наставительно. – Не только труд, но и язык. Так у основоположников сказано.

      – Засунь ты своих