Иван IV «Кровавый». Что увидели иностранцы в Московии. Владимир Мединский

год, несмотря на то, что как сами по себе, так и по свойствам народа (как было сказано выше) могли бы оставаться долее, не заставляя опасаться никаких нововведений. Действительно, будучи всегда поставляемы вновь над простым народом, они сосут тем охотнее, подобно осам императора Тиверия, которые прилетали всегда свежие на старую рану и с коими он сравнивал, обыкновенно, своих преторов и других областных чиновников.

      2

      Показывать иногда публичный пример строгости над должностными лицами (грабившими народ), если кто из них особенно сделается известным с худой стороны, дабы могли думать, что царь негодует на притеснения, делаемые народу, и таким образом сваливать всю вину на дурные свойства его чиновников.

      Так, между прочим, поступил покойный царь Иван Васильевич с дьяком одной из своих областей, который (кроме многих других поборов и взяток) принял жареного гуся, начиненного деньгами. Его вывели на торговую площадь в Москве, где царь, находясь лично, сам сказал речь: «Вот, добрые люди, те, которые готовы съесть вас, как хлеб, и проч.»; потом спросил у палачей своих, кто из них умеет разрезать гуся, и приказал одному из них сначала отрубить у дьяка ноги по половину икр, потом руки выше локтя (все спрашивая его, вкусно ли гусиное мясо) и, наконец, отсечь голову, дабы он совершенно походил на жареного гуся. Поступок этот мог бы служить достаточным примером правосудия (как понимают правосудие в России), если б не имел в виду хитрую цель прикрыть притеснения, делаемые самим царем.

      3

      Явно показывать нужду в случае предстоящей новой значительной подати или налога.

      Так, теперешний царь, Феодор Иоаннович, поступил по совету некоторых приближенных в начале своего царствования, когда, оставшись весьма богатым (как полагали) после отца, он продал большую часть своего серебра и перелил некоторую часть в деньги, дабы показать, что нуждается в них. Вслед за тем было объявлено о новом налоге.

      4

      Дозволять подданным отказывать беспрепятственно имущество монастырям (что по суеверию делают весьма многие, особенно в духовных завещаниях) и вносить туда деньги и пожитки на сбережение. Все это дозволено без всякого ограничения и безусловно, как-то было прежде и теперь еще продолжается в некоторых христианских государствах. От таких взносов монастыри чрезвычайно обогащаются. Дозволяют же это для того, чтобы государственные суммы хранились все вместе и были ближе к рукам, если бы вздумалось взять их, что делается часто и без всякой тревоги, потому что монахи охотнее готовы отдать какую-либо часть (по мере умножения богатства), нежели лишиться всего вдруг, а этому они нередко подвергались в царствование последнего государя.

      С такой целью покойный царь Иван Васильевич прибегнул к весьма странной мере, которой бы весьма немногие государи воспользовались, даже в особенной крайности. Он уступил царство одному великому князю, Симеону[4], сыну царя Казанского, как бы намереваясь удалиться от всех общественных дел и вести покойную частную жизнь. К концу

4

Симеон Бекбулатович, касимовский «царь» крестился (1573) и принял имя Симеон; «посажен» Иваном IV на престол (1575–1576) и как «великий князь всея Руси», причем сам Иван IV именовался князем московским. После «сведения» с великокняжеского престола Симеон Бекбулатович получил в удельное княжение Тверь и Торжок; в 90-е гг. сослан Борисом Годуновым.