Черт выставлен ослом. Бен Джонсон

л, торговец поношенным платьем.

      Шлейфус, слуга Меерплута.

      Подпилок, ювелир.

      Плутарх, его сын.

      Сэр Поль Флюгер, законник и судья.

      Леди Флюгер, его жена.

      Леди Веерхвост, прожектриса.

      Ловли, ее служанка.

      Сбруингс, дворецкий леди Веерхвост.

      Кувалда, кузнец, он же констебль.

      Засов, ньюгейтский тюремщик.

      Сержанты, тюремщики, слуги.

      Пролог

      «Черт выставлен ослом» – названье пьесы,

      В которой нынче осрамятся бесы.

      Но вы, почтеннейшие господа,

      Изволившие к нам прийти сюда,

      Должны актерам уступить их место!

      Хоть дьявол, верно, из такого теста,

      Что может уместиться в перстенек, –

      Но как на сцену втиснется Порок[3]?

      А он ведь тоже персонаж. К тому же

      Себе вы только сделаете хуже,

      Когда актерам станете мешать, –

      Вертеться и под локти их толкать, –

      И каждый раз просить поворотиться,

      Чтоб лучше слышать или видеть лица,

      Как будто мы все время, как компа́с,

      Должны глядеть единственно на вас[4]!

      Иль сделаться прозрачнее вуали,

      Чтоб мы друг друга вам не заслоняли!

      Нетрудно же в конце концов понять:

      Актерам нужно место, чтоб играть.

      Так будьте умниками и не спорьте,

      Как давеча на «Эдмонтонском черте»[5].

      Коль выпадет удача – пополам

      Разделим славу, ну а если вам

      Придется не по нраву представленье,

      Так дьявол тут замешан, без сомненья!

      Действие I

      Сцена 1

      Входят Сатана и Паг[6].

      Сатана

      Хо, хо, хо, хо! Хо, хо, хо, хо!

      На землю? Для чего на землю, дурень?

      Да что ты будешь делать на земле?

      Паг

      Там будет видно, о мой повелитель!

      Прошу лишь месяц сроку, как дается

      Любому недорослю из чертей.

      А там, клянусь, ад обо мне услышит!

      Сатана

      О чем? Ну, коровенку охромишь,

      Свинья опоросится раньше срока,

      Кобыла по дороге в Тоттенхэм

      Упрется у торговки. Вот предел

      Твоих возможностей, глупыш. Ты можешь

      Испортить, например, пивные дрожжи

      Иль сделать так, чтоб масло не сбивалось

      (Хоть выкини проклятую мутовку!) –

      Или старушку в Хогсдене иль в Кенте,

      Мешавшую тебе творить проказы,

      Под виселицу подвести как ведьму:

      Ты сквасишь сливки всем под воскресенье,

      А обвинят ее, и скорый суд

      Свершится к удовольствию соседок,

      Которым только б языки чесать.

      Нет уж, чертенок, знай свои силенки

      И не касайся до высоких сфер!

      Ты слишком глуп, чтобы тебе доверить

      Какое-нибудь стоящее дело,

      Преумножающее нашу славу.

      Что толку в пустяках? Нет, адский двор

      С разбором назначает слуг. Ты, малый,

      Годишься быть агентом в Ланкашире

      Иль где-нибудь в глуши Нортумберленда.

      Вот дело по тебе.

      Паг

                     О повелитель!

      Вы плохо знаете мои таланты.

      Лишь предоставьте мне хотя б неделю

      И дайте в спутники любой Порок,

      Увидите тогда, на что я годен.

      Сатана

      Какой Порок? Какой ты хочешь вид

      Порока?

      Паг

             Все равно, мой повелитель.

      Ложь или Скупость, госпожу Гордыню

      Иль старое пузатое Беспутство;

      Сейчас я позову его сюда.

      Входит Беспутство.

      Беспутство

      Эй, кто меня звал, кому нужен Порок?[7]

      Ты только подумал, а

3

Порок – воплощение невоздержанности; как правило, выводился в облике огромного толстяка.

4

В тогдашнем театре существовал обычай ставить стулья на сцене для благородной публики, не попавшей в ложи и не желавшей стоять в партере. Многие яковитские драматурги и актеры критиковали этот обычай непосредственно со сцены.

5

Речь идет о популярной анонимной комедии «Веселый черт из Эдмонтона».

6

В целом начальная сцена первого действия напоминает обычные для мистерий-дьяблерий вступления, в которых раскрываются «метафизические» первопричины действия (ср. «Пролог на небесах» в «Фаусте» Гете).

7

Выходной монолог Беспутства написан амфибрахием. Редкое в драме эпохи Шекспира использование неямбических размеров, вероятно, дань Джонсона античной поэтике. Вместе с тем ритм и особенности рифмовки напоминают доггерел (раешник) – стиховую форму народного театра.