В координатах мифа. Антология

«чеченским синдромом» – все равно что

      доказывать: пуля – не дура.) Нет, не дура. У пули —

      другая натура…

      Делу – время. Страна продается «по таксе». На

      элитной Рублевке – своя «субкультура». На странице

      истории – жирная клякса. На воде, значит – вилами:

      «равному – равный»? – Прокричать бы навзрыд:

      «За Державу обидно!» – Все казалось мне писанным

      ложью на правде, а подложная правда казалась

      постыдной…

      От себя убегая, дрожишь на перроне.

      И душа умирает, себе же – чужая.

      Тут не то что слезы – и плевка не обронишь!..

      «Посошок». Без закуски.

      – Меня уважаешь?!

      …Бездорожье, бурьяны, кресты на погостах,

      все быстрее мелькая, проносятся мимо.

      Время смыло оттенки лихих девяностых…

      и российское знамя взлетело над Крымом.

      …Но хлыстом по спине ветер смерти – с Донбасса.

      – Сохрани пацанов! Не пускай их из дома! —

      Чтоб дожди не стонали над «пушечным мясом»!

      …И повсюду – раскаты весеннего грома.

      Пусть мужик перекрестится (…грянет – не грянет?)

      От разбитого тракта до неба – Россия…

      Я стою на коленях, а в горьком тумане —

      купола, купола… —

      золотые. На синем.

      Шурави[4]

      Моим друзьям, прошедшим Афганскую войну, посвящается.

      На посту – караульный. В горах – засада.

      И трассируют пули. И ночь светла.

      Спит вповалку взвод (наконец – прохлада),

      но не спит в Кабуле Наджибулла.

      В офицерском блоке бренчит гитара…

      – Ты, браток, до дембеля продержись! —

      А потом – в Ташкент, и домой – в Самару.

      Под горой – арык. За арыком – жизнь.

      …В кишлаках меняют гашиш на мясо,

      ткут ковры, рожают, растят бачат…

      Но кровавым заревом опоясан —

      за хребтом разбитым – Джелалабад.

      А с утра – жара. На зубах горячей сладковатой

      пылью скрипит Афган.

      – Здесь война, солдат. На войне не плачут.

      Отгорюешь после. Терпи, братан!

      …Стал осколком памяти для кого-то,

      упорхнувший облаком с этих гор,

      рядовой 4-й саперной роты.

      (Потому что первым идет сапер.)

      Здесь одна война, и одна дорога —

      вдоль ущелья. «Духи» смелей и злей

      оттого, что профиль чужого Бога

      отпечатан пламенем на скале.

      …А в «зеленке», в утренней дымной сини —

      бородатый снайпер. В прицеле – жизнь.

      Но парнишке кажется: там —

      Россия разметала косы шуршащей ржи…

      и уже как будто дрожит над пашней —

      соловьиной зыбью – афганский жар.

      Шурави светло… и почти не страшно…

      но вздыхает эхо: «Аллах акбар!»

      – Спи, Бача́[5]! – в неполные девятнадцать.

      Пусть стакан наполненный будет пуст. —

      Третий тост. Измученный Ан-12

      принимает

4

Шурави – в переводе с арабского – «советский». Распространенное обращение воинов-афганцев друг к другу.

5

Бача – в переводе на русский – «парень», «мальчик». Обращение ветеранов Афганской войны друг к другу (особый знак единства.)