Маска Локи. Роджер Желязны

в ожидании седьмой секунды. Как только звук достиг наибольшей силы и начал стихать, кинжал прорезал кожу и прошел между костями. Когда был перерезан спинной мозг, храп прекратился.

      Хасан еще раз поднял и опустил рукоять – для уверенности – и вытащил лезвие.

      Военачальник по-прежнему мирно спал в своем шатре.

      Опустившись на колени, гашишиин пополз к выходу. Руку, сжимавшую нож, он согнул так, чтобы не запятнать кровью ткань шатра, другой рукой приподнял полог палатки.

      Выбравшись наружу, Хасан скользнул среди теней и перешел по скользким камням ручей. Ноги сами несли его в нужном направлении.

      Бертран дю Шамбор не видел крови. В палатке было темно, ведь солнце никогда не приходило в эту долину с рассветом.

      Он сел, потянулся, откашлялся и сплюнул, ожидая, что Гийом поспешит с чашей и мыльной пеной, бритвой и полотенцем, с едой и вином. Но ленивый каналья и не думал просыпаться. Бертран пихнул его.

      Голова Гийома почти отделилась от шеи.

      В воздух поднялось облако черных мух.

      Бертран взвизгнул, как женщина.

      Весь лагерь услышал его крик.

      На тринадцатый вечер осады Аламута Бертран впал в отчаяние. Из пятидесяти вооруженных рыцарей и сотни йоменов и слуг, которых он привел в долину, осталось всего шестьдесят душ. Остальные были найдены мертвыми в своих постелях или среди скал. Чем больше людей он ставил вечером следить за скалой, тем больше терял.

      Из шестидесяти оставшихся не более десяти сохранили здравый рассудок и способность уверенно владеть оружием.

      Сам он в число этих десяти не входил и знал это.

      В слабом свете свечи он делал то, чего не делал уже давно, наверное, с двенадцати лет. Он молился. Рядом не было священника, и Бертран молился Господу, повторяя слова молитвы вслед за Рыцарем Храма, знавшим на слух несколько псалмов и почитавшимся за святого в этих Богом проклятых местах.

      – Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?

      Голос старого тамплиера звучал глухо, Бертран повторял тихо и торопливо.

      – Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут. Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться.

      Бертран закрыл глаза.

      – Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать храм Его. Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаенном месте селения Своего, вознес бы меня на скалу…

      Тамплиер внезапно смолк, словно желая перевести дыхание. Больше он не заговорил.

      Глаза Бертрана были плотно закрыты, он молчал, не зная слов. Он услышал странный звук – прерывистый, булькающий, услышал, как звякнула кольчуга, словно тамплиер прилег отдохнуть. Бертран не открывал глаз.

      – Ты можешь взглянуть на меня, –