Священная война (сборник). Александр Тюрин

же мысль, и только она: не уступить!

      И лишь после, когда совсем иссякнут силы, оглянешься! – а кругом пепелище, и вороний грай, и кровь стынет; тогда только, будто с похмелья проснувшись, спросишь себя: к чему?!

      Но не будет ответа.

      Впрочем, несообразность сия не одной лишь России свойственна…

      Пролог: 1826 год, июль

      Фельдъегерь спал, глядя на императора.

      Плечи развернуты, руки по швам, каблуки сдвинуты, глаза выкачены – и в них абсолютная, ослепительно прозрачная пустота. Император понял это за миг до гневной вспышки, а сумев понять, осознал и то, что темные лосины – отнюдь не дань варшавской моде, а просто вычернены грязью по самый пояс.

      И обмяк.

      – Подпоручик!

      Ни звука в ответ.

      – Подпоручик!

      То же: преданно сияющие пустые глаза. И ведь даже не покачнется, стервец…

      – Эскадрон, марш!

      Сморгнул, мгновенно подобрался, став ростом ниже, схватился за пояс, за рукоять сабли; тут же опомнился, щелкнул каблуками.

      – От Его Императорского Высочества Цесаревича Константина Павловича Его Императорскому Величеству в собственные руки!

      Выхватил из ташки засургученный пакет. Протянул.

      Замер, теперь уже пошатываясь.

      Николай Павлович, не стерпев, выхватил депешу излишне резко. Вскрыл. Цифирь… Обернувшись, передал Бенкендорфу. Уже и того хватило, что в левом верхнем углу означен алый осьмиконечный крест; так с Костькой уговорено: ежели вести добрые, чтоб не мучиться ожиданием, крест православный, ежели худые – папский, о двух перекладинах. Доныне истинных крестов не бывало.

      – Давно ль из Варшавы, подпоручик?

      – Отбыл утром пятого дня, Ваше Величество! Услышанному не поверилось. Ведь это ж быстрей обычной почты фельдъегерской! – да еще и коней меняя где попадется, и тракты минуя, чтоб разъездам польским в лапы не угодить, да, верно, и без роздыху вовсе… чудо!

      – Как же сумел свершить такое, поручик?

      – Скакал, Ваше Величество! Император усмехнулся.

      – И что ж, быстро скакал?

      – Не знаю. Ваше Величество! Понятное дело, где уж тут знать…

      – А что в Варшаве?

      – Не могу знать, Ваше Величество… однако из города был выпущен открыто, по предъявлении пропуска от Его Императорского Высочества!

      Еще хотелось расспрашивать, но – усовестился. Спросил с непривычной мягкостью:

      – Отдохнуть не желаешь, поручик?

      – Никак нет, Ваше Величество.

      – Тогда ступай, братец. Проводят тебя… – и едва успел отшатнуться: фельдъегерь, вздохнув освобожденно, устремился прямо на государя, лицом вниз; глухо, словно тряпичная кукла, ударился об пол и захрапел. По паркету из разбитого носа потекла тонкая алая струйка.

      Николай Павлович обернулся.

      – Быстро! Поднять, отнести в кордегардию (сам на себя досадовал: зачем не удержал?)… или нет, здесь устройте. Имя выяснить и доложить!

      Спящего, всего уж – от волос до шеи – измазанного юшкой и все же улыбающегося блаженно, подняли; бережно унесли.

      Император