Жемчужина Востока. Генри Хаггард

же мне делать? Разве вот что! Сегодня под вечер одно из моих судов отправляется в Тир. Буду рад предложить вам отплыть на нем. Согласны?

      – Конечно, но при условии, что ты будешь сопровождать нас!

      – Я не имел намерения отплыть с этим судном в Тир!

      – Но ты можешь изменить свое намерение, – сказала Нехушта, – чтобы спасти двух ни в чем неповинных женщин, дав им возможность бежать из этого проклятого города. Скажи, согласен ты это сделать? Если да, то пусть так, если же нет – я вонжу тебе этот нож в горло и зарою тебя в твоем же зерне!

      – Согласен! Когда стемнеет, я отведу вас на мое судно, которое отправляется два часа спустя после захода солнца с вечерним ветром; я буду сопровождать вас и в Тире сдам госпожу твою на руки ее отцу. Но здесь жарко и душно, на крыше же лучше. Она окружена высоким парапетом, из-за которого не видно тех, кто сидит или стоит на ней, и там никого нет. Пойдем!

      – Пойдем, если хочешь, только ты иди вперед. Но если только вздумаешь крикнуть, то знай: нож у меня всегда наготове!

      – О, в этом я нисколько не сомневаюсь! К тому же, раз я дал слово, то выполняю! Будь что будет, но я останусь верен своему слову!

      Наверху и в самом деле было приятно. Особенно под небольшим навесом, некогда защищавшим часовых от зноя или непогоды.

      Здесь было так хорошо, дышалось так свободно, что Рахиль, измученная и изнуренная всеми событиями этого дня, вскоре заснула под навесом. Нехушта же ни за что не соглашалась отдохнуть. Она опустила глаза на город, лежащий у ног, словно пестрый движущийся ковер. Тысячи людей с женами и детьми сидели на площадях и улицах прямо на земле, посыпая себе головы придорожной пылью, в один голос посылая к небу усердную мольбу, доходившую даже до слуха Нехушты и Амрама. Казалось, волны рокочут во время прибоя.

      – Они молятся, чтобы царь остался жив! – сказал Амрам.

      – А я хочу, чтобы он умер! – воскликнула ливийка.

      Финикиянин же только пожал плечами: ему было все равно, лишь бы дела торговли не пострадали.

      Вдруг толпа разразилась громким жалобным воем.

      – Ирод умер или кончается! – сказал финикиянин. – Так как сын его еще младенец, то вместо него поставят над нами правителем какого-нибудь римского прокуратора с бездонными карманами. Ваш старик епископ был прав: всем нам грозят беды и несчастья!

      – А что сталось с ним и с остальными? – спросила Нехушта.

      – Одних затоптала толпа, других евреи побили камнями, а некоторые, без сомнения, успели спастись и, подобно вам, скрываются теперь где-нибудь!

      Нехушта внимательно посмотрела на свою госпожу, которая спала крепким сном, опустив голову на тонкие бледные руки.

      – Мир безжалостен и жесток к христианам! – проговорила она.

      – Друг, он жесток ко всем, – отозвался Амрам, – если бы я рассказал тебе свою повесть, то даже ты согласилась бы со мной! – И он тяжело вздохнул. – Вы, христиане, имеете хоть то утешение, что для вас смерть – это только переход из мрака жизни к светлому бытию, и я готов верить, что вы