Исландские королевские саги о Восточной Европе. Татьяна Джаксон

отбросить позднейшие наслоения, отражающие взгляды и представления авторов саг.

      – Поздний характер королевских саг делает также необходимым сопоставление содержащихся в них сведений с данными других источников: с археологическими[65], нумизматическими и топонимическими материалами, с сообщениями иностранных письменных памятников[66].

      Рассмотрение королевских саг как источников по норвежской истории имело ряд особенностей. Во-первых, оно было явлением неизбежным, ибо саги содержат колоссальный объем материала, «позволяют придать динамизм довольно статичной картине, рисуемой судебниками»[67], содержат дополнительные по сравнению с юридическими памятниками материалы. Во-вторых, оно теснейшим образом переплеталось с начавшимся значительно раньше исторического филологическим изучением саг, решавшим и для историков ряд насущных вопросов. В-третьих, в силу того что изучение этого источника было последовательным и постоянным (практически никто на протяжении двух с половиной веков не пытался воссоздавать норвежскую историю без их привлечения), то все те этапы, которые прошло источниковедческое саговедение, можно соотнести с общеевропейским развитием исторической науки в XIX–XXI вв.[68]

      Королевские саги и русская история

      Совсем иначе обстояло дело с изучением королевских саг в России. В русскую историческую науку саги вошли в самом начале деятельности учрежденной в 1724 г. Петербургской Академии наук. Однако по причине несистемного, спорадического обращения исследователей русской истории к сведениям саг (что явилось естественным следствием ограниченности содержащейся в сагах информации) саговедение никогда не выступало в качестве самостоятельной дисциплины. В отечественной историографии тем самым не сложилось традиции изучения саг как исторических источников, а до 1993–2000 гг. (когда увидели свет три переиздаваемых здесь выпуска свода «Древнейшие источники по истории Восточной Европы»[69]) не было должным образом осуществлено и издание текстов (или фрагментов) королевских саг, имеющих отношение к восточноевропейской истории, и их переводов (об этом – ниже). Более того, изучение саг на протяжении двух веков было тесно связано с общим состоянием так называемой «норманнской проблемы»[70], с принадлежностью каждого конкретного исследователя к тому или иному «лагерю»[71].

      Проведенный анализ работ российских историков, обращавшихся к сагам[72], показывает, что далеко не всегда в отечественной исторической науке к сагам относились некритически, слепо доверяя их сообщениям и черпая из них иллюстративный материал для разного рода исторических построений. По работам русских историков рассыпаны отдельные замечания, в совокупности очень точно характеризующие сагу как источник и оценивающие содержащуюся в ней историческую информацию. Однако блестящие частные наблюдения отдельных ученых никогда не были суммированы и осмыслены в целом. Ближе всех к этому подошла

65

Ср.: Adolf Friðriksson 1994.

66

См.: Anderson 1938–1939.

67

Гуревич 1977. С. 30.

68

См.: Mundal 1977; Mundal 1987.

69

Джаксон 1993а, Джаксон 1994а, Джаксон 2000а.

70

См.: Шаскольский 1965.

71

См.: Мельникова, Глазырина, Джаксон 1985.

72

Подробно об изучении в России королевских саг как исторического источника см.: Джаксон 1991. С. 51–66. Мною в этой работе не были рассмотрены труды западных историков, обращавшихся к сагам как к источнику по русской (и шире – восточноевропейской) истории, таких как С. Кросс (Cross 1929), Б. Нерман (Nerman 1929), А. Стендер-Петерсен (Stender-Petersen 1953), К. Сельнес (Seines 1962, 1965), X. Р. Эллис Дэвидсон (Ellis Davidson 1976), X. Бирнбаум (Birnbaum 1981а), О. Прицак (Pritsak 1981), Э. Мюле (Mtihle 1991) и др.