Гарри Поттер и орден феникса. Дж. К. Роулинг

чем доводить того до скандала и крика. – А вторая – от отца моего друга Рона, который работает в министерстве.

      – В министерстве магии? – возопил дядя Вернон. – Ваши люди в правительстве? О, это все объясняет, все, все объясняет. Теперь я понимаю, почему эта страна катится в тартарары.

      Гарри промолчал. Дядя Вернон некоторое время негодующе смотрел на него, а потом злобно выплюнул:

      – И за что же тебя исключили?

      – За колдовство.

      – А-ГА! – загрохотал дядя, стукнув кулачищем по холодильнику. Дверца открылась, и на пол высыпались низкокалорийные батончики, припасенные для Дудли. – Признался! Говори, что ты сделал с Дудли?

      – Ничего, – повторил Гарри, теряя терпение. – Это был не я…

      – Ты, – неожиданно заговорил Дудли.

      Дядя Вернон с тетей Петунией замахали руками на Гарри, чтобы тот замолчал, и низко склонились над сыном.

      – Говори, сынок, говори, – упрашивал дядя Вернон. – Что он сделал?

      – Скажи нам, милый, – шептала тетя Петуния.

      – Направил на меня свою палку, – промямлил Дудли.

      – Ну, направил, но я ничего не сделал… – сердито начал Гарри, но…

      – МОЛЧАТЬ! – хором заорали дядя Вернон и тетя Петуния.

      – Продолжай, сыночек, – ласково сказал дядя, яростно взмахнув усами.

      – Стало ужасно темно, – хрипло начал Дудли. – Везде-везде. А потом я услышал… ну, всякое такое. В голове.

      Дядя Вернон и тетя Петуния обменялись взглядами, полными непередаваемого ужаса. Самой распоследней вещью на свете они считали колдовство, а предпоследней – соседей, умудряющихся хитроумнее, чем они сами, обойти запрет на полив из шлангов. Люди же, которые слышат голоса, в их табели о рангах занимали одно из десяти последних мест. Было понятно, чтó сейчас думают дядя и тетя: наш бедный сын сходит с ума.

      – Какое такое ты слышал, Попкин? – Лицо тети Петунии мертвенно побелело, а в глазах стояли слезы.

      Но Дудли не мог рассказать. Он сильно содрогнулся и затряс большой блондинистой головой. Гарри, невзирая на безразличное отчаяние, овладевшее им после первого письма, даже как-то заинтересовался. Дементоры заставляют человека заново пережить худшие моменты жизни. Что же всплыло в памяти испорченного, избалованного, наглого Дудли?

      – А как получилось, что ты упал, сынок? – спросил дядя Вернон неестественно тихо, как говорят у постели тяжелобольного.

      – С-спотыкнулся, – дрожащим голосом ответил Дудли. – А потом…

      Он показал на свою широкую грудь. Гарри понял. Дудли вспомнился тот жуткий липкий холод, что наполняет душу, когда дементоры высасывают оттуда счастье и надежду.

      – Ужасно, – надтреснуто простонал Дудли. – И холодно. Жутко холодно.

      – Хорошо, – подчеркнуто спокойно сказал дядя Вернон, а тетя Петуния пощупала сыну лоб, проверяя температуру. – Что же было потом, Дудлик?

      – Я чувствовал… чувствовал… как будто бы… как будто бы…

      – Как будто бы затосковал