Заговор адмирала. Михель Гавен

тоже иначе распорядилась своей жизнью – не так, как многие другие дамы Вены. Я только во взрослом возрасте испытала огромную благодарность к ним обоим, – призналась Маренн негромко. – Я стала благодарна им, когда сама многое узнала в жизни: любовь, а затем горечь потерь и измены! – говоря это, женщина снова прижалась к Вальтеру, чувствуя тепло его тела. – Я поняла их жертвы. И поняла, как необдуманно поступала, какую доставила боль, во всяком случае, своему приёмному отцу. Но только вот попросить прощения мне уже не у кого. Он не дождался моего возвращения в Париж, моих запоздалых признаний. Заболел от тоски и умер. И это несмотря на то, что вся Франция боготворила его, превозносила его победу. Иной бы купался в славе, ведь о Фоше говорили, что он равен Бонапарту. К сожалению, ничто не могло его успокоить и излечить ту рану, которую я нанесла. Я опоздала. Приехала уже к могиле. К великолепному склепу в Доме инвалидов, в котором покоилось его разбитое сердце. Надеюсь на то, что с небес он смотрит на меня и знает, что я раскаиваюсь.

      Голос у Маренн дрогнул, и Вальтер, успокаивая любимую, поцеловал её в висок:

      – Я думаю, твой отец ни в чем не упрекал тебя. Он слишком любил тебя для этого. Если он кого и винил, то только себя. Но ему выпал выбор, какой достается только великим людям. Выбор между любимой дочерью и самой Францией. Он все сделал правильно. Он сделал то, к чему шел всю жизнь. Но большие свершения требуют ничуть не меньших жертв. И он пожертвовал самым дорогим – твоей привязанностью, твоей любовью к себе. Я думаю, он был уверен, что время примирит вас, только не дождался этого времени.

      – Это правда, – согласилась Маренн.

      На несколько мгновений снова воцарилось молчание. В спальне стало очень тихо. За окном шумел ветер.

      Вдруг в соседней комнате зазвонил телефон. Вальтер, поцеловав Маренн в губы, встал, накинул халат:

      – Это наверняка рейхсфюрер.

      – Рейхсфюрер бодрствует в такое позднее время, – Маренн даже не спросила, просто недоуменно пожала плечами.

      – У него много забот. К тому же пока бодрствует фюрер, он не может покинуть свой пост, никто из нас не может.

      – Я знаю, – вздохнула Маренн и поудобнее устроила голову на подушках.

      – Спи. Я сейчас, – Шелленберг вышел из спальни.

      Было слышно, как он разговаривает по телефону.

      – Да, мой рейхсфюрер. Я тоже так думаю, вы правы…Собственно этого мы и ожидали… Яволь.

      Он повесил трубку.

      – Есть основания полагать, – сказал, снова возвращаясь в комнату, – что Хорти получил наше сообщение по тайным каналам, мы опередили Кальтенбруннера. Завтра граф Эстерхази подтвердит ему всё. И теперь я не знаю, какая сила заставит его отправиться в Клейсхайм на встречу с фюрером. Разве только приступ слабоумия, – Вальтер грустно усмехнулся, – или из ряда вон выходящие обстоятельства. Если Хорти останется в Будапеште, осуществить агрессию, прикрывшись его именем, будет непросто. Нет никакой уверенности, что он смолчит, а тем более