Ничья земля. Книга 2. Ян Валетов

сгрудившиеся на крыльце, молча проводили его взглядами. Вода все поднималась. Коричневая река несла мимо перевернутые автомобили, несколько газетных киосков… За то время, что Михаил отвел себе на отдых, стихия отвоевала у суши еще сантиметров десять.

      Он шел против течения, раздвигая воду грудью, и, свернув на Тверскую, едва не упал от напора воды, но все же преодолел еще несколько метров и с трудом распахнул нужные ему двери, плотно закупоренные потоком. Вода хлынула за ним в вестибюль станции, а когда двери сомкнулись вновь за его спиной, ударила струйками через щель между створками. Пол из мраморной крошки был покрыт водой и грязью до уровня колен. Эта взвесь, напоминавшая по консистенции пасту «Поморин», скатывалась по замершим эскалаторам к зеркалу воды, застывшему тридцатью метрами ниже, там, где электрические лестницы заканчивались.

      Значит, метро было затоплено не под самый верх тоннеля, и парень не соврал. Вода уходила на нижние уровни, стекая в бездонные московские катакомбы, в русла скованных камнем и бетоном московских подземных рек, а на уровнях верхних еще вполне можно было передвигаться. Даже аварийные лампы все еще источали гнойно-желтое свечение, доедая запас резервных батарей.

      Снизу смердело. Не пахло, а именно смердело – мертвечиной, фекалиями, гниением и еще чем-то, что Сергеев идентифицировать не мог, но от этого вонь была не менее омерзительной. Но деваться было некуда. Путь вел вниз, туда, где помигивание фонарей становилось похожим на пульсацию желтой жидкости в жилах подземного чудовища.

      Михаил начал спуск по ступеням эскалатора и едва не свернул себе шею, ослизнувшись на субстанции, похожей на комья жира, – ими были покрыты все пролеты. Скользить по межлестничному пространству от фонаря к фонарю оказалось гораздо безопаснее. Путь вниз занял у него пять с небольшим минут.

      Жижа, достигнув дна, выплескивалась с платформ в тоннели, вода лилась со сводов метро, легко проникая между фитингами. Стараясь дышать неглубоко, чтобы избежать тошноты, Сергеев свернул на рабочую площадку в левом тоннеле и наткнулся на окованную железом дверь с электронным замком. Металл дверей был покрыт каплями испарений, словно лоб тяжелобольного пóтом. Казалось, даже металл сочится влагой и по стенам бежали ручьи. Это была последняя известная трудность – код этой двери его «язык» знал. А дальше… Дальше ожидались сплошные неожиданности, но Сергеева всю его жизнь учили экспромтам, и надежда на удачный исход все-таки была. Но даже если бы надежды не было или шансы на выживание составляли не один к десяти, как оценивал их Михаил сейчас, а один к ста тысячам (такая оценка на самом деле была ближе к действительности) – Сергеев не остановился бы ни за что.

      Набирая на скользких кнопках шестизначный код, он подумал, что никогда не смог бы быть философом. Зло для него всегда имело свое лицо. Представление о том, что такое хорошо, а что такое плохо менялось. Оно не могло не меняться вместе со временем. Но зло, нет, даже не так – Зло, для него всегда приобретало