Ничья земля. Книга 2. Ян Валетов

бы так, как меня пользовал ты, я бы сказала – правильно делаешь, Сергеев! Борись и обрящешь! В случае победы Лысенко я пять лет буду главной журналисткой страны!

      На этот раз рассмеялся Сергеев – искренне, совершенно без натуги.

      – Журналисткой, Вика? Ты, наверное, опять оговорилась? Ты уже не журналист, Вика, ты цензор, держиморда, да кто угодно, но только не журналист! И прекрасно это понимаешь! А если Лысый победит – ты станешь еще круче. И чем выше ты будешь подниматься, тем меньше у тебя шансов когда-нибудь стать самой собой. Тебя уже ненавидят и боятся твои собственные коллеги. Тебя, бывшую всеобщую любимицу – ненавидят и боятся твои вчерашние друзья. И с каждым днем – это будет прогрессировать…

      – А мне плевать! – прошипела она, сощурив свои желтые глаза. – Плевать, понимаешь! Да те, кто меня теперь не любит, отдали бы все, чтобы оказаться на моем месте! Честь, совесть – все, представь – отдали бы! Мы люди творческие, для нас ненавидеть коллегу – это как дышать – совершенно естественно! Ненавидеть и нежно целовать в щеку, сочувствовать и предавать одновременно, поддерживать на словах и тут же желать занять его место!

      – Тебе виднее… Это-то твоя полянка? Да?

      – А ты у нас святой?

      – Я не святой…

      – Слава богу! – обрадовалась Плотникова и заговорила быстро и зло, выплевывая слова ему в лицо: – А я уж думала – ангел во плоти! А если ты, Михаил Александрович, не святой, то скажи мне, зачем ты голову за этого блаженного идиота подставляешь? Ты что, не видишь, что просрано все, что только можно было просрать и даже больше! Они же даже не импотенты, они кастраты! Да с таким кредитом доверия можно было не один, а два срока продержаться, а они все слили за пару лет!

      – Вижу, Вика, я не слепой – все вижу. Только дело в том, что и твои, и мои для меня одинаково тошнотворны! И будь моя воля, я бы и своих, и твоих собрал бы мокрыми трусами и выкинул куда подальше! Выкинул бы скопом – всех, кто слева, справа и в центре! Но есть одна проблема, Виктория Андроновна! Следующие, те, кто придет к власти завтра, а ведь кто-то придет обязательно, потому что свято место пусто не бывает – они будут еще хуже. Да, я их не знаю, но зато уверен, что они будут в тысячи раз хуже! Жадней! Беспринципней! Циничней! И у каждого из них будет программа, как защитить народ! И берущие за душу лозунги. И они опять будут говорить и воровать, воровать и говорить, говорить и воровать! В этой стране к власти всегда приходят демагоги, а не профессионалы! Ты спрашиваешь, чем твой шеф лучше моего? Да ничем, кроме того, что он мой. Просто сотрудничество с ним больше соответствует моей внутренней сущности! Я ему не присягал, Вика, и я не за него голову подставляю! Я за себя ее подставляю. За свои представления о том, что правильно, а что нет. Что справедливо, а что нет.

      Плотникова улыбнулась, едва-едва улыбнулась – приподнялись уголки губ, да в уголках глаз появились «гусиные лапки».

      – До сих пор не могу понять, – сказала она, внимательно глядя Сергееву в глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то в их глубине. Это был ее фирменный прием, ввергавший в смущение тех, кто сталкивался с ней в первый