Воспоминания террориста. Борис Савинков

долго смотрел на его спокойное, точно каменное, лицо. Наконец, я его спросил:

      – Почему же вы убежали?

      – Странно… Если за вами следят, что вы будете делать?

      – За вами следили?

      – Если бы не следили, я бы не убежал.

      – Слушайте, – сказал я, – товарищи могут подумать, что вы трус.

      Он долго медлил ответом:

      – Я не трус. Я должен был убежать. Каждый убежал бы на моем месте… И разве нужно было, чтобы меня без пользы арестовали?

      В это время вошел в ресторан Каляев. По его лицу было видно, что он очень взволнован. Иногда он мельком взглядывал на Боришанского. Наконец, он не выдержал:

      – Почему вы убежали, Боришанский?

      Боришанский посмотрел на него:

      – Что бы вы сделали, если бы шпионы вас окружили?

      Каляев ничего не ответил. Не могло быть сомнения, что Боришанский говорит правду. Оставаться же с бомбою на глазах у филеров значило губить и себя, и товарищей, и самое дело.

      Покушение не удалось. Жить всем членам организации в Петербурге не было цели. Швейцер в тот же день уехал с динамитом обратно в Либаву, Боришанский в Бердичев, Каляев в Киев, Покотилов в Двинск, где должен был ждать известий от нас Азеф. Я остался еще на день в Петербурге и вечером встретился с Сазоновым.

      Мы поехали с ним на острова. У взморья я, наконец, решился заговорить.

      – Слушайте, почему вы не хотели отъехать от дома Плеве?

      Сазонов обернулся с козел ко мне:

      – Почему?… я надеялся, может быть, он опять поедет.

      – Но вы ведь знали, что этого не будет?

      – Эх… Ну, конечно…

      Он опустил голову. Через несколько минут он снова заговорил:

      – Стою я, бомбу на коленях держу… Жду… Знаете, ничего… только ноги похолодели…

      Он махнул рукой. Потом вдруг быстро обернулся ко мне:

      – Это я виноват.

      – В чем?

      – Да вот… в неудаче.

      Конечно, Сазонов был виноват менее всех, и я с гораздо большим правом, чем он, могу приписать неудачу 18 марта себе.

      В Двинске Азефа не было. На почте не было условных от него телеграмм до востребования. На вокзале меня встретил Покотилов. Его первые слова были:

      – Валентин арестован.

      – Как арестован?

      – Его нет. Телеграмм тоже нет. Что делать?

      Азеф только впоследствии объяснил, что в Двинске заметил за собой наблюдение и, скрывая следы, три недели ездил по России. Тогда его отсутствие в такой важный момент мы могли объяснить только его арестом.

      Покотилов, волнуясь, с мелкими каплями крови на лбу, говорил:

      – Валентин арестован. Покушение не удалось. Но Плеве будет убит… Плеве непременно будет убит… Не правда ли, Веньямин?

      Я молчал. Мне думалось: потеря в решительную минуту Азефа лишала организацию единственного опытного террориста, – более того: лишала ее руководителя. Руководительство переходило ко мне, а я не чувствовал себя подготовленным к нему. Я попросил Покотилова съездить к Швейцеру и привезти его в Киев, куда должен