Млечный путь Зайнаб. Зарра. Том 2. Гаджимурад Гасанов

людским влечениям, слабостям, а не отшельником, посвятившим свою жизнь мечети, жене-калеке. И он отчасти страдал оттого, что не мог отдаться во власть природным инстинктам. Он страдал оттого, что был полноценным мужчиной, и ему нужна была любимая и любящая женщина, нужны мирские наслаждения, горечь любви и поражения. И всякие барьеры, запреты лишь еще больше усиливали его неутоленные желания…

* * *

      Жена не открыла глаза, когда он вошел. Лицо ее пылало. Что с ней? Лихорадка? Нет, на губах пена. Рядом с ней на постели лежит пустая склянка. Поднял, прочел надпись на этикетке: «Цианистый калий». Руки задрожали, склянка выпала под ноги. Он положил ладонь на ее лоб – лоб был холодный. «Неужели?!» – в глазах померк свет. Намочил полотенце, им вытер ее губы. «Может, жива?!..» – не верил он своим глазам. Откинул одеяло. Живот страшно раздулся, на нем вспухли черные волдыри. Такие волдыри выскочили и ниже сосцов. Он поспешно истолок лекарство, его в стакане размешал с охлажденной кипяченой водой, ручкой деревянной ложки раскрыл ее рот и влил лекарство. Лекарство вытекало обратно. «Что делать? – думал он, вышагивая по комнате. – Что делать? Я убил ее! Я ненавижу себя! В глубине моего существа, в самой основе моей души, иногда для меня вполне неосознанной, таится и скрыто действует сила первородного греха – сила темная, безумная и беспредельная. Эта сила отдаляет меня от всего духовного, замыкая в греховный мир, делая жестоким. Она, я знаю, является бесовской силой, началом моего духовного вырождения. Эта бесовская сила отрывает меня от всяких нитей, связующих с Земным и Небесным мирами…»

      На жену страшно было смотреть. Помутневшие глаза неестественно округлились; черты ее лица неузнаваемо изменились; челюсть отпала на грудь, показывая оставшиеся во рту искривившиеся коричневатые зубы и зажатый в углу откушенный язык. На его месте редко кто выдержал бы одного вида самоубийцы. Его из дома вытолкнула какая-то сила, он выбежал на задний двор и остановился, в беспамятстве глядя перед собой. Он перестал замечать ход времени. Вдруг неожиданно в его памяти всплыла картина из прошлой жизни: Пестрый лес, пестрая листва, красный боярышник, калина, обклеванная птицами, в серых кустах рододендрона заброшенное гнездо куропатки, одиночный куст шиповника на лужайке. А рядом, в середине осеннего темного леса, на небольшой круглой поляне – клен. Желтые, оранжевые листья, падающие с клена на землю, оголенный лес. На макушке Джуфдага – белая шапка первого снега. На душе тревога. Глаза потемнели от нахлынувших слез. К горлу подступил предательский комок…

      Вечерело, когда он понемногу начал приходить в себя. С отчаянием вспомнил, что все это время жена пролежала одна. «Ненавижу будни, – бубнил он одну фразу, норовя успеть домой. – Каждый день надо ходить на работу, просто потому, что мне с женой надо на что-то жить.» Ему подсказывает внутренний голос: «Чего же ты, Хасан, прибедняешься? У тебя в Алма-Ате, Ташкенте, Самарканде, Бухаре в банках десятки миллионов долларов ежедневно накручивают проценты!»

      Другой