Она, или Код ошибки Фортуны. Ирина Бочарова

теме Ridero

      0001

      01010111001010000111011011000001010000

      11000010100111110100011010110000101110

      11011010001вагон0000110000101110000110

      01000010100101010000101000000101100011

      111утро1010093001010000011110111000101

      01010111001010000111011011000001010000

      01010111001010000111011011000001010000

      110110100010100101000011сентябрь010001

      10101010101002610001010010101010010101

      01001110110110000010100001010111001010

      0101110011111001111метро01001110100011

      01010010100111100101000011101101100000

      Пролог

      Она зашла в вагон и сразу наступила неуютная тишина.

      Кто был одет не по погоде, это ещё вопрос.

      Голые загорелые ноги, длинные, лощенные, с аккуратными пальчиками в алом лаке; открытые шлёпки на невысоком каблуке – в таких ходят по тёплым морским набережным в поисках ночных приключений, а не по московскому метро. Светлая юбка едва прикрывала середину узкого колена. Серая прозрачная блузка в чуть заметный мелкий рисунок с глубоким декольте и маленькими рукавчиками обтягивала небольшую грудь.

      Строчка тату на тонкой высокой шее уводила вниз к лопаткам-крыльям.

      Выгоревшие волосы были подняты в небрежную по замыслу прическу, из которой освободилось несколько волнистых светлых прядей.

      Она держала средних размеров лакированную сумку, в которую легко могла поместиться и папка с бумагами – единственная деталь, наводящая на мысль об офисе.

      Лицо её было немолодое, ухоженное, с мелкими, аккуратно подкрашенными чертами.

      Двери захлопнулись и запах дорогих духов тут же вытеснил остатки воздуха из последнего отсека, наполнив его пряным, летним ароматом.

      Стало неловко за себя: натянули плащи-куртки, поддались календарю, а всего-то – конец сентября! Это же не повод для хмурой, осенней одежды, не правда ли?

      Анна увидела красотку ещё из окна вагона притормаживающей электрички.

      Нет, Анна увидела её не сразу. Сначала бросилась в глаза плешь в толпе на платформе. Высокую блондинку Анна заметила позже: та одиноко стояла в своде арки и никто не решался нарушить её затянувшееся лето.

      А потом она вошла в вагон.

      И наступила тишина.

      «Как же так?.. – подумала Анна, – как же так… Этой выгоревшей блондинке, перепутавшей сезоны, далеко за сорок. А ей, Анне, всего-то двадцать восемь. Но никогда, ни-ког-да Анна не будет такой манкой, такой привлекательной. Никогда на неё не будут слетаться и неметь рядом…»

      Анна с тоской посмотрела на притихших попутчиков, покачивающихся подневольно в такт вагонной тряске, на их не проснувшиеся, утренние лица, скосила глаза на блондинку и сдержанно, скупо вздохнула. Как же так получается, что её, Аннин, возраст – всегда не тот? Откуда это постоянное, гнетущее чувство, что ничего уже не будет, ни-че-го… даром что ничего и не было… только мучительная, горькая, несчастливая любовь…

      Как же так получается, что в шестнадцать ты светишься вся в предвкушении жизни, а в двадцать восемь – понуро следишь за фантомной точкой в бегущем мимо тоннеле, избегая встретиться взглядом со своим оконным отражением?..

      Всё прошло мимо, мимо… и уже не будет.

      Как сказала мама в один из своих шумных, коротких налётов: ты, не расцветая, вянешь на глазах. Соглашаться не хотелось (Анна боднула головой), но здесь, редкий случай, мама, увы, права. Анна про себя это знала.

      Ну не будет же она, в самом деле, красить ярким лаком ногти на ногах, надевать шлёпки с меховыми пампушками, словно это не московская подземка, а будуар спальни! Ноги красивые, спору нет, но голые!.. когда на дворе унылый, унылый сентябрь… А эта короткая юбка с прозрачной блузкой в обтяжку… Слишком откровенно, слишком призывно!..

      Бабушка, пожалуй бы, одобрила, да-а… Она любит смелых женщин. Любит сама одеваться ярко, дерзко, без оглядки на возраст. И Анне постоянно, по-сто-ян-но об этом говорит.

      Ох, бабушка…

      Нет, для неё, Анны, это просто непозволительно!.. К чему привлекать к себе внимание! Она, Анна, давно покрылась бы липким, предательским потом.

      Быть в центре чужого интереса – нет, это не для неё.

      Анна опять коротко боднула головой.

      Грузная женщина не определяемого возраста, сидящая неподалеку от Анны, вдруг засуетилась. ещё минуту назад она бесцеремонно осматривала дам мелкими глазками-щёлками. А теперь её тяжелая голова по-хозяйски покоилась на плече соседа, пухлая рука была просунута под его острый, такой неудобный локоть, глазки-щёлки спешно прикрыты. Нечаянно облагодетельный сосед, оторвавшись от бесплатной, спасительной газеты, обвел пассажиров смиренным