Цветные рассказы. Том 1. Саша Кругосветов

пару раз виделись по каким-то делам. В какой-то момент он понял, что ее французский вопрос, по-видимому, разрешился. Лиза внезапно стала жесткой и непреклонной. Он пришел к ней на прием, показать больной глаз.

      – Все, это все. С глазом у тебя все в порядке. Я тебе больше ничего не должна. Хорошо бы, Руслан, если бы мы больше не виделись. Все, я уезжаю во Францию. Насовсем? Не знаю. У меня здесь Саша остается, ему ведь в школе учиться. Пока временно. Жизнь покажет. На сколько – неизвестно, – сказала она. Почти то же, что сказал ей он когда-то. И года не прошло. Он спросил, любит ли еще она его? «Наверное, да, не знаю точно. Не стоит об этом говорить». Сказала и исчезла.

      Руслана корежило. Он никого не мог видеть. Выезжал за город. Часами сидел в машине, смотрел на небо. Уехал на неделю в пустой дом приятеля. Голодал. Пил воду. Читал святые книги. Молился. В Прощеное воскресение позвонил Лизиной матери. «Простите, Валентина Ивановна, за все». «За что мне прощать вас, Руслан?» «За то, что не сумел сделать счастливой вашу дочь». «Ничего вам не могу сказать о ней. Я не могу влиять на ее чувства. Если хотите быть с ней, решите дела с вашей женой». «Вы правы, вы правы. Наверное, уже поздно. Она уехала насовсем». «Знаете, Руслан, там тоже еще не все ясно. Ее французский друг (французский друг, черт бы его побрал, попади он мне в руки – пух и перья полетят, нашла с кем меня сравнивать, экскурсоводишка задрипанный!) тоже должен решить вопросы со своей семьей».

      Это было сродни помешательству, он был словно пьяный. Пьян, но не настолько, чтобы не понимать: его дом, дом его жизни рассыпался, разлетелся, вдребезги разбился.

      Внутри него жило столько разнообразных вещей – понятия, слова, воспоминания, танцевальные па, ощущение необыкновенной женщины, примы, которую он гордо несет на выпрямленной руке под аплодисменты зала, электронные компоненты, чудные книги, которые он проглатывал целиком, складывал как птица в свой зоб, а потом отрыгивал и разбирал по словам и слогам, пробовал на вкус порциями, смакуя каждый отдельный кусок.

      Семья, дочь, бизнес… Еще совсем недавно все это было так тщательно разложено, все знало свое место. И вот теперь перемешалось. На чердаке, на полу, на антресолях, под кроватью, на потолке плавали и сияли синие осколки вечной Вселенной, звучала бравурная музыка…

      Рваные балетные пачки, старые пуанты, крошечные трусики с тампонами, грязные кровяные пятна – все это вперемешку с виниловыми пластинками, спутанными магнитофонными лентами, кусочки Барышниковского танца «Вестрис[3]», одноглазые Аримаспы[4] бились с Нефелибатами[5], слова со словами, сколопендры глубоко под землей бились в своих земляных норах с ужасными, жестокими медведками.

      «Символ веры» свивался жгутами с блатной лирикой Розенбаума, сухие юридические нормы – с чьим-то любовным лепетом, образы Андрея Рублева и братьев Дионисиев – с отвратительными рожами братков, музыка Шнитке с «гоц-тоц, Зоя, а ты давала стоя, в чулочках, что тебе-е-е я подари-и-ил».

      Огромные

3

Мари Жан Огюст Вестрис – французский хореограф и танцовщик.

4

Аримаспы – мифический народ на крайнем северо-востоке древнего мира. По Геродоту, это были одноглазые люди (что и означает слово «аримасп» на скифском языке).

5

Нефелибаты – шествующие по облакам (греч.), слово, заимствованное у Аристофана.