Любой ценой. Валерий Горшков

повинуясь движению руки командира, вновь опустился на скамейку, Максиму Никитичу на миг показалось, что он заметил в наконец-то оживших глазах капитана капли так и не скатившихся по щекам скупых слез. Впрочем, возможно и померещилось.

      – Только вот с записью на право ношения награды вышла небольшая проволочка. Эти жирные тыловые крысы, отсидевшиеся всю войну в теплых кабинетах на спецпайке, снова что-то перепутали. Чтоб их!.. Но я уже звонил Зинчуку, оставил распоряжение. Документ со дня на день дооформят и отправят пакетом в центральный ленинградский военкомат. Через пару недель получишь.

      – Спасибо, командир.

      – Не меня – себя благодари. Ты эту звезду кровью заслужил. И ребят наших погибших благодари. Пусть земля будет им пухом. Надо бы, по старому русскому обычаю, помянуть героев боевыми ста граммами, но мне с моей проклятой язвой Шприц категорически запретил, а ты, я знаю, не любитель. Так что давай просто помолчим…

      – Ну вот – вздохнул, первым нарушив тягостную тишину, Батя. – С официальной частью награждения, кажется, закончили. Теперь, товарищ Герой Советского Союза, примите и мой скромный подарок. Я искренне желаю, чтобы ты как можно быстрее перестал им пользоваться по прямому… и, упаси Бог, так никогда и не прибегал к скрытому назначению, и через какой-то годик, а то и раньше, убрал бы за ненадобностью в самый дальний угол самого темного чулана. Принимай…

      Ярослав приподнял брови. Батя его заинтриговал. Неужели ошибся, с ходу предположив, что внутри свертка не что иное, как инвалидная «третья нога»? Пусть не самая рядовая – безликий «огрызок» полковник дарить бы не стал – однако назначение предмета от этого нисколько не меняется. По Сеньке и шапка.

      Шелестов, не без удовлетворения глядя на заострившееся сильнее обычного лицо капитана, хитро ухмыльнулся, поднял продолговатый предмет, злодейски обернутый «Красной Звездой» со снимком Георгия Константиновича Жукова на первой полосе (за такую вольность году этак в тридцать седьмом могли запросто посадить, повесив самую препоганую статейку УК), легко сдернул веревку и, сторожко зыркнув по сторонам, – в непосредственной близости от скамейки не было ни души – развернул, аккуратно сложил газету, разгладив рукой снимок маршала, убрал в планшет…

      В руках полковника находилась красивая, вне всякого сомнения – очень дорогая, отлично сохранившаяся, хоть и явно повидавшая на своем долгом веку пыль сотен дорог изящная мужская трость из полированного, покрытого лаком темного дерева, с металлическим наконечником внизу и резной, соединенной с тростью широким кольцом с фигурной гравировкой, Т-образной рукояткой из самой что ни на есть настоящей слоновой кости.

      – Тоже не слабо, – присвистнул Охотник. – Красивая палочка. У меня нет слов, Никитич. Одни междометия.

      – Я был уверен, что тебе понравится, – прищурился полковник, передавая трость невольно залюбовавшемуся этим произведением искусства Ярославу. – Обрати внимание