ходится смотрящий на неё. Я обозначил эту цифру, конечно, не для таких субъективных рассуждений, но, исключительно, для первичной собственной характеристики, которая должна сразу создать нужный настрой читателя в самых общих чертах. Например, современный мне человек понимает, что 67 для мужчины, даже если он сохранил завидное здоровье (чем не упущу шанс похвастаться), одна из последних ступенек на его жизненном пути, к сожалению, беспощадно коротком для человеческой особи. Но, в то же время, этот мой современник может предположить, что человек, достигший данной возрастной отметки, может обладать некоторым жизненным опытом, позволяющим ему сделать руками или, по крайней мере, сформулировать что-нибудь полезное, разумное и поучительное для остальных представителей данного вида млекопитающих. Однако к моему великому сожалению ничем подобным я похвастаться не могу. Должен в этом признаться честно. Для себя, с практической точки зрения, я понял за все мои 67 только одну безусловную и, поэтому, абсолютную истину: умственные возможности мои настолько скудны, а жизнь настолько коротка, что я не успел не только набраться сколько-нибудь значимых успехов в постижении глубин окружающего меня мира, другими словами, в процессе приобретения некоторой жизненной мудрости, но и стать действительно глубоко знающим человеком в пределах собственной профессии, хотя посвятил я этой профессии всю мою молодость и зрелость вплоть до самой пенсии, на которую благополучно отправился в 2009 году. Профессия эта – врач-терапевт городской поликлиники небольшого южно-украинского городка. Я благополучно проработал в этой рядовой должности без малого тридцать лет, не считая первоначальной недолгой практики в скорой помощи, добросовестно выслушивая, выстукивая и отправляя сдавать анализы добропорядочных и, как правило, не очень здоровых граждан обоего пола от 16 и до 94 (старше не попадались). Могу сказать, кстати, что эта моя деятельность, кроме вполне трезвой оценки моих собственных способностей, ещё более утвердила меня в скудости умственных (да и всех прочих) возможностей окружающих меня обывателей-пациентов, которые, как и я, грешный, вместо приобретения на жизненном пути каких-либо признаков мудрости, с возрастом всё более и более обнаруживали явственные знаки физической, а главное, умственной деградации вплоть до впадения в полную детскую наивность и доверчивость. Получается, среднестатистический человек лет до восемнадцати худо-бедно избавляется от основных признаков детства и, вроде бы, должен дальше двигаться навстречу новым знаниям и навыкам практической жизни ускоренными темпами с тем, чтобы годам этак к сорока-пятидесяти, наконец, получилась гармонично развитая творческая личность, воспринявшая накопленные знания предыдущих поколений, добавившая к ним собственный опыт и готовая передавать это богатство благодарным потомкам. Но, увы, за этот коротенький с исторической точки зрения отрезок наш средний человек умудряется добиться только выраженных признаков деградации, и это всего лишь к сорока. Слабая память, больные почки, печень, суставы, ухудшение слуха, трясущиеся руки. Ещё лет через двадцать, то есть, примерно к шестидесяти, все эти симптомы, развиваясь, превращают большую часть моих пациентов в ходячих мертвецов без мыслей, без ощущений, но с каким-то маниакальным стремлением как можно дольше отсрочить момент прекращения своего унизительного существования. И эту унизительность, как правило, они осознают. И со злорадным удовольствием посещают похороны своих ровесников, а с радостью безмерной и энтузиазмом – похороны людей младшего возраста, какова бы ни была причина их смерти.
Всё же должен признать, что в жизни мне определённым образом повезло. Я имею в виду, конечно, бытовую, обывательскую сторону моего существования. Во времена советской империи я не был диссидентом (не дай бог), но и не активничал без меры, пытаясь сделать партийную или профессиональную карьеру, повиливая хвостиком при виде начальства и нахмуривая брови в присутствии подчинённых. Нет. Да и подчинённых то, собственно, никогда не было. Вся моя общественная активность сводилась исключительно к посещению всеобщих грандиозных мероприятий, призванных демонстрировать единство партии и народа, типа безальтернативных выборов, праздничных демонстраций и субботников. А в остальном я прилежно ходил на работу, с утра ожидая с нетерпением перерыва на обед, а после обеда, борясь со сном, окончания рабочего дня. И подспудно, подсознательно, как большинство советских людей, иногда высчитывал, а сколько годков мне ещё оставалось до вожделенной пенсии, которая была действительным венцом притязаний советского человека «нового типа», «строителя коммунизма». Эти понятия, возможно, будут совершенно непонятны представителям будущих поколений. Что ж, может это и неплохо. Я их запомнил, как и многие другие официальные понятия того времени, как средоточие ханжества и официального же лицемерия, возведённого в абсолют, в некое подобие религии. Да и бог с ними. Средневековье есть средневековье. Везение же моё в те времена состояло в том, что я жил в тёплой и довольно большой квартире, доставшейся мне от родителей (чем могли тогда похвастаться очень немногие), не особенно, как я уже сказал, утруждался работой и вёл достаточно сытый и размеренный образ жизни, чем обязан первой, а в особенности второй жене, имевшим прямое отношение к сфере торговли многими
