Оракул. Сергей Шведов

А пиво – это подарок тетке. Не лишайте старушку последней радости, мужики!

      Кравчинский, собравшийся было напоить пивом задохнувшуюся от быстрого бега колымагу, остановился и даже приложился к пенящемуся напитку. Будучи гуманистом, по природе и по воспитанию, он не счел возможным губить ценный продукт, предназначенный все-таки для человеческой глотки, а не для бездушного радиатора, которому в принципе все равно, что потреблять.

      – Ну и черт с вами, – в сердцах крикнул Ярослав. – Ищите воду сами.

      – И найдем, – твердо заверил Колян. – Не может быть, чтобы коровы весь день жарились на солнце. Должен быть где-то здесь водопой. Помяните мое слово.

      Ярослав, усевшись на заднее сиденье «Лады», распахнул дверцу и надвинул на глаза кепку с длинным козырьком, демонстрируя тем самым полное равнодушие к заботам осрамившихся приятелей. Ничего, пусть порыскают по степи, в следующий раз будут умнее.

      Он задремал, сморенный жарой и непредвиденными обстоятельствами, а проснулся от воплей Коляна, несущихся чуть ли не из середины коровьего стада. Похоже, этот придурок решил все-таки подоить зазевавшуюся буренку, а та его приласкала копытом. Детектив открыл глаза и бросил рассеянный взгляд на приближающихся в быстром темпе Ходулина и Кравчинского. Аполлоша тащил ведро и, судя по тому, как его изгибало дугой, ведро было не пустым. Колян потрясал над головой не то прутом, не то палкой и вопил во всю мощь своих легких:

      – Не позволю.

      Парочка была чем-то сильно взволнована и не сумела на первых порах внятно объяснить причину, вызвавшую столь бурные эмоции. Далеко не сразу, но Кузнецов все-таки уразумел, что дело тут вовсе не в корове, а в каких-то нехороших дядях, запустивших в Ходулина палкой.

      – Да не палкой, а стрелой, – надрывался Колян. – Он меня к березе пришпилил, гад. Можно сказать, в сантиметре от сердца прошла. Я этого монгола из-под земли достану. Я его по уши в землю вобью, вместе с коньком-горбунком.

      – Какой монгол? Какой конек-горбунок? – Ярослав равнодушно зевнул. – Ты что, на солнце перегрелся?

      Нечуткость приятеля привела Ходулина в неистовство, и он долго сыпал ругательствами, особенно часто при этом упоминая ООН, чем окончательно запутал все дело. Какое отношение имеет эта во всех отношениях почтенная организация к происшествию на дороге, уразуметь было трудно, да Ярослав и не пытался, зная взбалмошный характер своего приятеля, не способного ни единого дня прожить без скандала, драки или еще какого-нибудь подобного дурацкого приключения.

      – Воду добыли? – спросил детектив у очумевшего от впечатлений и ходулинских воплей поэта.

      – Да, – ответил Аполлоша, обретя наконец дар речи, и направился к радиатору. – Слышишь, Колян, а может, это пастух был?

      – Какой пастух?! Я же его как тебя видел – вылитый монголо-татарин или татаро-монголин! Вылитый! Развернулся в седле, гад, и саданул в меня из лука.

      Ярослав взял из рук Ходулина оперенную стрелу и принялся ее рассматривать. Надо признать, стрела была сработана