Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа). Леван Бердзенишвили

голоса и не понимаю смысла. «…В святом сиянии, в великой бездне святого сияния… столь немногое ведомо, как и в святой тьме…»

      Наконец из звуков что-то да проявилось – такое, что должно было иметь смысл. Этим нечто было слово. В начале было Слово… и слово это было «иншуранс». «О, это не пустой звук, – размышлял я, – я даже знаю, что это слово означает!» Почему же я по-прежнему ничего не понимаю? Потому что это не грузинское слово. Это другой язык. Это английское слово, означает «страхование». Женщины говорят по-английски. Почему по-английски? Где я? Конечно же, я не на космическом корабле, здесь куда более земное место. Это больница, где говорят по-английски. Я здесь потому, что внезапно мне стало плохо. Сначала мне стало плохо в самолете, когда мы пролетали над океаном, меня бросило в дрожь, потом в посольстве Мексики я упал в обморок. До того успел поговорить с нашим посольством по телефону. Что мне было нужно в посольстве Мексики? Вспомнил: я в Вашингтоне. Я должен был отсюда лететь в Канкун, Мексику, оттуда куда-то еще. Под конец я был у Ирены дома, на авеню Коннектикут. Ирена Ласота – мой друг. «Тебе очень плохо, – сказала она мне и привела для подтверждения бесспорный аргумент: – Ты даже не попробовал мою утку!» Это последнее, что я помню. Я не смог съесть божественную утку, и это, несомненно, значило, что мне было очень плохо.

      – Нас беспокоит то, что у него нет страховки. Вы же понимаете, что наш госпиталь не Джонс Хопкинс, но и дешевым его не назовешь.

      – Я был прав, это больница, – подумал я. Голос незнакомки продолжал:

      – Как он такую сумму сможет заплатить?!

      – Дорогой доктор, он не простой человек, он член парламента и бывший политический заключенный, в советском ГУЛАГе сидел, в своей стране его все знают, за него тысячи людей горой встанут, не думайте, что о нем некому позаботиться! – это мой друг Ирена Ласота, ее голос и французский акцент в английской речи я распознаю среди десяти тысяч голосов.

      – Как странно, во всей Америке наберется, может, сто врачей, которые слыхали, что такое ГУЛАГ, и из них где-то десяток, кого этот ГУЛАГ вообще интересует, а вот вам удалось встретиться с одной из этого десятка. Моя мать была заключенной ГУЛАГа, и я сама родилась в ГУЛАГе.

      – Где вы родились? Где сидела ваша мать? – разволновалась Ирена.

      – В Потьме, в Дубравлаге, – ответила женщина.

      – Я заплачу за все, – хотел сказать я, но не мог.

      – Это не может быть случайностью, этот человек тоже сидел в Дубравлаге, в Барашеве.

      – Если бы моя мать была жива…

      – Мы все трое там сидели, – заключила Ирена. – Во всем Вашингтоне – три человека, сидевших в ГУЛАГе, и сейчас все вместе собрались здесь, в госпитале Сибли.

      – Ненадолго, – хотелось мне вступить в диалог, но я не мог.

      – Простите, как ваше имя?

      – Ирена. Ирена Ласота.

      – Госпожа Ласота, кем вам больной приходится?

      – Он мой старый друг. Сегодня утром прилетел из Грузии.

      – Постараюсь поговорить с пациентом. Хеллоу, – обратилась ко мне незнакомая женщина в белом халате.

      – Здравствуйте, доктор, – постарался ответить я, но увы.

      – Возможно, он и слышит, но ответить не может. Скажите мне, как его зовут?

      – Леван Бердзенишвили, «Б» как «Борис», «Е» как «Елена», «Р» как «Рональд»…

      – Какая сложная фамилия!

      – Можете называть его «Мистер Би».

      – Очень хорошо, пусть будет «мистер Би». Я его лечащий врач, меня зовут Пейдж, Пейдж ван Вирт.

      – Очень приятно, миссис ван Вирт.

      – Миссис Ласота, у мистера Би одновременно две серьезные проблемы: инфекция эпидермиса на левой ноге и расстройство функции почек. Инфекция зашла далеко, и в борьбе с ней придется применить очень сильные антибиотики. К сожалению, тем самым состояние почек усугубится. Хочу, чтобы вы знали: риск очень серьезен. Первые три дня он должен будет провести в отделении реанимации и интенсивной терапии. Вначале мы должны справиться с инфекцией, а потом, если все пройдет хорошо, займемся почками. Вы все поняли?

      – У него инфекция, и, возможно, почки не выдержат борьбы с ней, надо быть готовыми к самому худшему, миссис Пейдж.

      – Просто Пейдж, или если непременно «миссис», то «миссис ван Вирт», – печально поправила врач.

      – О'кей, миссис ван Вирт.

      – Я знаю, что у него дорожная страховка, которая ему здесь не пригодится, однако независимо от того, есть у него деньги или нет, сейчас мы за ним присмотрим.

      – Большое спасибо.

      – Вы сказали, что он бывший заключенный ГУЛАГа, это правда?

      – Да.

      – Тогда сколько раз я буду дежурной, столько раз потребую у него вспомнить тамошние истории. Разговор пойдет ему на пользу, а мне ночью все равно не спится. Взамен этих устных рассказов я ему хоть одно доброе дело сделаю – не стану требовать заплатить мне, и он сбережет несколько тысяч долларов. Как вы думаете, господин Би согласится?

      – Как же