Аппендикс. Александра Петрова

Ну а румынских зверюг нужно просто выпроводить обратно в их темный лес.

      – Пойдем-ка отсюда, – шепнула я Флорину. – Мне, кстати, пора.

      Я стала подниматься с паскудно трепыхающимся, будто полудохлый мотыль, сердцем, заклиная себя не вмешиваться, и он тоже выпрямился вслед за мной, – ну вот, и слава богу, все без эксцессов, – успокоила себя я, как вдруг столик, отъезжая, резко взвизгнул, тормозя и упираясь копытцами в мрамор.

      Так было дано трубное начало речи побледневшего и мелко трясущегося оратора. Казалось, он собирается произнести новогодний тост:

      – Господа, прошу внимания, посмотрите на меня как следует. – И все, действительно, отложив приборы, посмотрели на него. – Вот я тут весь перед вами, страшный экстракоммунитарий. – Его голос понемногу набирал силу. Акустика в портиках была превосходная. – И у вас есть несколько минут, чтобы разбежаться, потому что я не только экстракоммунитарий, но я еще и румын, и прямо сейчас я начну вас, как у нас водится, грабить, убивать и насиловать, – и вдруг со страшной рожей и жестами он притопнул в сторону женщин.

      Мужчины вскочили, заслоняя их, вцепившихся в сумочки и подвизгивающих.

      Официанты сразу же услышали зов. Мягко и игриво, как будто говорили с маленькими детьми, они попытались утихомирить перепалку. Им совсем не хотелось, чтобы на помощь приходил кто-нибудь другой, вот уж в ком не было надобности, так в этих других с их черной формой с красными лампасами, к тому же разыгрывающаяся сцена могла отпугнуть потенциальных посетителей. Некоторые прохожие уже остановились понаблюдать и послушать, а бармены, место которых было за стойкой, повылазили на улицу, и в портиках, где в древности проходили театральные представления, начался современный спектакль на актуальную тему.

      – Che d’è sta repubblica? Что тут за республика, что за балаган? – Наш пожилой официант заговорщицки подмигнул и успокоительно похлопал Флорина по спине, но тот, захваченный своей следующей репликой, был уже непроницаем для подобных братских жестов.

      – Ваши рабочие, которых поувольняли да повыпихивали из обустроенного быта, выходят на демонстрации, получают мизерное пособие, вешаются, сжигают себя заживо от отчаяния, – он прикрыл глаза и запрокинул лицо, словно поющий Гомер. – Знаете, сколько в Румынии итальянских фабрик? Они буквально расползаются по нашей земле. И какая-нибудь сшитая там для вас тряпка стоит здесь больше, чем месячная зарплата моей жены, которая там на вас вкалывает. Стоит больше, чем то, что я посылаю ей отсюда на наших детей, каждый день без страховки и гарантии рискуя больше их никогда не увидеть.

      Посыл был дан мощно, и можно было быть уверенным, что во втором акте пьесы о тирании капитализма главный герой, которого, оказывается, как Одиссея, где-то ждала жена, наверняка совершит что-то весьма неожиданное.

      Если бы я, приличная женщина в возрасте, уселась в тот момент справить свою нужду у всех на виду, это не было бы таким вызовом, как катастрофическое нарушение табу Флорином.