Свиток желаний. Дмитрий Емец

простонал Антон, но уже с новой интонацией. Мгновенный, невесть откуда взявшийся ветер швырнул ему в лицо вырванные страницы медицинской энциклопедии.

      – Да, роднуля. Медицинский факт. Еще с поцелуем передаются ветрянка, оспа, ангина и дифтерит. И не проверяй, знаю ли я медицину! Я ее сам по приказу Лигула выдумал! – непреклонно заявил Тухломон.

      Комиссионер вдруг страшно разросся. Посинел, как утопленник. Теперь он занимал добрую треть комнаты.

      – ОТДАЙ ЭЙДОС, НИЧТОЖЕСТВО! Или смерть! Повторяй! «Я передаю свой эйдос Тухломону и отказываюсь от всех прав на него». НУ ЖЕ!

      Страшный зеленый рот надвинулся на Огурцова. Изо рта пахнуло сырой землей и гнилью. Вновь высунулся кошмарный, источенный язык. Но и этого комиссионеру показалось мало. Он поднял пистолет и направил его Огурцову в лоб.

      – Эйдос или жизнь! Выбирай! Смерть тела или смерть духа! Говори, или застрелю! – змеей пробираясь в самое сердце Антона, пророкотал жуткий голос.

      – Смерть духа… Отказываюсь от всех прав на эйд… – едва двигая губами, выговорил Антон.

      – Эйдос! – услужливо подсказал Тухломон.

      – Отказываюсь от прав на эйдос и передаю его Ту…

      – …хломон я. Нету у меня ни мамочки, ни папочки! Повторяй, не зли сиротинушку!

      – Тухломону! – убито повторил Огурцов.

      Комиссионер приятно заулыбался и одобряюще похлопал герцога гигиенических простыней по щеке.

      – Надо бы погромче, да и так сойдет! Умничка, все сделал для папочки! А за то тебя люблю я, потому что ты лапуля! Потому что ты, хмырюля, Тухломону угодил! – умиленно и в рифму сказал он, перевирая известный детский стишок.

      Страшный рот Тухломона захлопнулся. Зловоние мгновенно исчезло. Под глазами Тухломона обозначились мешочки, а само лицо провисло и обмякло, точно тронутый плесенью помидор. Плечи съежились, грудь опала. Да и сам комиссионер предстал вдруг жалким и ничтожным созданием. Огурцов с внезапным и стыдным прозрением понял вдруг, что то, чего он боялся, и то, чем так брезговал, оказалось просто дрянью – самым заурядным и нестрашным пластилином. Пластилиновым оказался и червяк, и ужасный пистолет. Дуло его смялось и поникло. Тухломон, покосившись на него, небрежно скатал пистолет в ком и прилепил его к ноге. Ком расправился, растекся и стал на место, как влитой.

      – Преполезная вещица! Ах-ах, знал бы ты, сколько дряни я из него уже лепил: и бомбы, и обручальные кольца, и чемоданчики с деньгами, и депутатские удостоверения… – поведал он по секрету.

      Устыдившийся Огурцов осознал, что стал жертвой грандиозного блефа. Но было уже поздно что-либо менять. Комиссионер, старчески шаркая, подошел к Антону и, запустив руку ему в грудь по самое плечо, что-то извлек. Это было не больно, разве что слегка противно. Огурцов так и не понял, что у него отняли, но испытал страшную пустоту.

      – Ну вот и все!.. Как видишь, совсем не больно. Раз, два-с – и готово! Он и ахнуть не успел, как Тухломоша эйдос съел! – по-дружески заявил комиссионер, алчно разглядывая