Стихотворения. Эмиль Верхарн

рубит несчастие у сломанных дверей –

      Свой клич к стадам давно похороненных.

      Кошара из камней тоски моей былой

      В полях моей страны, унылой и проклятой,

      Где вьется ручеек, поросший бледной мятой,

      Усталой, скучною, беззвучною струей.

      И овцы черные с пурпурными крестами

      Идут, послушные, и огненный баран,

      Как скучные грехи, тоскливыми рядами.

      Седой Пастух скликает ураган.

      Какие молнии сплела мне нынче пряха?

      Мне жизнь глядит в глаза и пятится от страха.

1904

      На север

      С темными бурями споря

      Возле утесистых стен.

      Два моряка возвращались на север

      Из Средиземного моря

      С семьею сирен.

      Меркнул закат бледно-алый.

      Плыли они, вдохновенны и горды…

      Ветер попутный, сырой и усталый,

      Гнал их в родные фиорды.

      Там уж толпа в ожиданье

      С берега молча глядела…

      В море сквозь сумерки синие

      Что-то горело, алело,

      Сыпались белые розы

      И извивались, как лозы,

      Линии

      Женского тела.

      В бледном мерцанье тумана

      Шел к ним корабль, как рог изобилья,

      Вставший со дна океана.

      Золото, пурпур и тело…

      Море шумело…

      Ширились белые крылья

      Царственной пены…

      И пели сирены,

      Запутаны в снасти,

      Об юге, о страсти…

      Мерцали их лиры.

      А сумерки были и тусклы и сыры.

      Синели зубчатые стены.

      Вкруг мачт обвивались сирены.

      Как пламя, дрожали

      Высокие груди…

      Но в море глядевшие люди

      Их не видали…

      И мимо прошел торжествующий сон

      Корабли, подобные лилиям, –

      Потому что он не был похож

      На старую ложь,

      Которую с детства твердили им.

1904

      Ноябрь

      Большие дороги лучатся крестами

      В бесконечность между лесами.

      Большие дороги лучатся крестами длинными

      В бесконечность между равнинами.

      Большие дороги скрестились в излучины

      В дали холодной, где ветер измученный,

      Сыростью вея,

      Ходит и плачет по голым аллеям.

      Деревья, шатаясь, идут по равнинам,

      В ветвях облетевших повис ураган.

      Певучая вьюга гудит, как орган.

      Деревья сплетаются в шествиях длинных,

      На север уходят процессии их.

      О, эти дни «Всех Святых»…

      «Всех Мертвых»…

      Вот он – Ноябрь – сидит у огня,

      Грея худые и синие пальцы.

      О, эти души, так ждавшие дня!

      О, эти ветры-скитальцы!

      Бьются о стены, кружат у огня,

      С веток срывают убранство,

      И улетают, звеня и стеня,

      В мглу, в бесконечность, в пространство.

      Деревья, мертвые, все в памяти слились.

      Как звенья, в пенье, в вечном повторенье

      Ряды имен жужжат в богослуженье.

      Деревья в цепи длинные сплелись,

      Кружатся, кружатся, верны заклятью.

      Руки с мольбою во тьме поднялись.

      О, эти ветви, простертые ввысь,

      Бог весть к какому Распятью!

      Вот он – Ноябрь – в дождливой одежде,

      В страхе забился в углу у огня.

      Робко глядит он, а в поле, как прежде,

      Ветры, деревья, звеня и стеня,

      В сумраке тусклом, сыром и дождливом

      Кружатся, вьются, несутся по нивам.

      Ветры и деревья, мертвые, святые,

      Кружатся и кружатся цепью безнадежною

      В вечерах, подернутых серой мглою снежною.

      Ветры и деревья… мертвые… святые…

      И Ноябрь дрожащими руками

      Зажигает лампу зимних вечеров.

      И смягчить пытается слезами

      Ровный ход безжалостных часов.

      А в полях всё то же. Мгла все тяжелее…

      Мертвые… деревья… ветер и туман.

      И идут на север длинные аллеи,

      И в ветвях безумных виснет ураган.

      Серые дороги вдаль ушли крестами

      В