Пещера. Марина и Сергей Дяченко

метнулись, с топотом разбежались совокуплявшиеся барбаки.

      Сарна стояла, и ей казалось, что вся живность Пещеры трепещет, разбегается, прячется, в ужасе уходит с пути бредущей по коридорам смерти.

      Топот ног, отзвуки торопливых шагов; между сарной и тем, что приближалось, оставался сытый, дремлющий после трапезы схруль.

      Глухое уханье. Грохот, сотрясение стен; жалобный вопль. По-видимому, схруль сослепу решил вступить в поединок, а разобравшись, кто перед ним, не получил уже возможности отступить…

      Сарна затаила собственное неровное дыхание. Излив злобу в схватке со схрулем, преследователь остановится… Его инстинкт на сегодня удовлетворен, он не станет тратить силы на изнуряющее упрямое преследование…

      Она ошиблась.

      Теперь ее уши ловили уже отзвук шагов, едва различимый треск зеленой подстилки – потому что по высохшему мху невозможно передвигаться бесшумно…

      Она все еще стояла. Уже понимая необходимость бегства, уже осознавая бессмысленность сопротивления. В приближении того, кто ее искал, была какая-то давящая неотвратимость. Как будто там, в первый раз, у воды, была совершена ошибка. И то, что не свершилось тогда, обязательно произойдет сегодня – сейчас…

      Еле слышный звук возник в конце коридора – и тогда она не выдержала и побежала.

      И сразу поняла, что преследователь побежал тоже.

      Все повторялось, но теперь она не верила в спасение.

      Сливались перед глазами мерцающие пятна лишайников; звук копыт, наполовину съедаемый тонким слоем мха, метался среди нагромождений камня, и лишь в последнее мгновение сарна находила проход. Минута – и она вырвалась в темный зал, уставленный колоннами сталагмитов, метнулась в первый же попавшийся коридор – и ошиблась, потому что дорога обернулась тупиком.

      Поначалу голый камень, звенящий от ее копыт и придающий миру ясное объемное звучание, обрадовал ее и вселил надежду, но уже после второго поворота она поняла, что впереди нет ничего. Что звук возвращается, отражаясь от непреодолимой преграды, что перед ней стена. И она хотела расшибиться о стену на всем скаку, но естественная живучесть не позволила.

      Коридор загибался вверх; сарна стояла в наивысшей его точке, спиной к поросшей мхом преграде. Здесь все поросло мхом, здесь было роскошное пастбище, а в глубокой щели, скрываемой пышным зелено-коричневым ковром, бежала струйка воды. И если осторожно разгрести мох копытцем…

      Сарна смотрела в глаза своей смерти.

      Сааг был крупным даже для своей породы. На жертву глядели желтоватые, широко посаженные глаза с огромными, презирающими темноту зрачками. Второй парой глаз казались раздувшиеся ноздри; за третью – и четвертую пару сошли бы черные, влажно поблескивающие клыки. Передние лапы саага, широкие, как щетки, скрывали в себе по два набора втяжных когтей – изогнутых ножей, умеющих протыкать жертву насквозь. Черная короткошерстная шкура плотно облегала мощные, безобразно выступающие мышцы; сааг