Пещера. Марина и Сергей Дяченко

Все спектакли. Но, вы понимаете, «Девочка и вороны» – это было совершенно потрясающе, это был лучший ваш…

      Павла осеклась.

      Ничего себе похвала. Так бы прямо и сказала: «Вы поставили в жизни один спектакль, все прочее – чушь и пена…»

      И, желая исправить ужасный промах, она пробормотала, глядя в широкую трещину на паркете:

      – Я сочинение в школе… про «Девочку…»… Я написала, что это о человеке и его страхах… Но мне тройку, потому что на самом деле это о поиске места в жизни… А чего его искать-то, оно у каждого и так есть… Я хотела…

      Кович хмыкнул. Смерил Павлу взглядом – по коже ее пробежали мурашки, причем не горячие, как от обычного смущения, а ледяные, будто от смертного ужаса. Павла поежилась – ей во второй раз стало неприятно.

      Кович вздохнул, поморщился, насмешливо покривил губы:

      – Ладно… Из кассет могу дать только две. И то хотел бы как можно скорее получить их назад.

      Павла знала, что следует благодарно кивнуть и принести заверения, но вместо этого стояла посреди комнаты – неподвижно и молча, как обмороженная.

      Кович тем временем шел к журнальному столу; там, на пыльной столешнице, одиноко лежала пара видеокассет в ярких футлярах. Кович шел долго, через всю большую комнату, и, как оказалось, чуть прихрамывал; время тянулось и тянулось, Павла стояла, смотрела и чувствовала, как стынет в жилах кровь.

      Шаг. Заносится нога в черной ворсистой тапочке… Павла содрогается. Следующий шаг, вот он протягивает руку к кассетам, вот оборачивается, ловит ее взгляд, что-то хочет сказать – но вместо этого резко сводит брови:

      – У меня что, дыра на штанах?

      Павла смотрела ему в лицо.

      Его глаза сидели так глубоко, что с трудом можно было различить их цвет; спустя долю секунды она поняла, что его глаза не коричневые, как ей казалось, а голубые.

      Почему ей мерещилось, что глаза у него карие?!

      Предчувствие, проснувшееся на лестничной площадке, необъяснимым образом росло и крепло. С каждой секундой она испытывала все более сильный, прямо-таки физиологический страх.

      – Вот. – Кович говорил медленно, не сводя напряженных глаз с резко побледневшего лица визитерши. – Здесь первое действие «Голубого Рога», а здесь «Железные белки» целиком… Вам что, плохо?

      – Не-е…

      Кович постоял, протягивая ей кассеты; она не трогалась с места, и тогда он, нахмурившись, двинулся к ней сам.

      И снова через всю комнату.

      Павле захотелось отступить.

      Павле захотелось вжаться в стену, а лучше – кинуться наутек.

      Прочь из огромной и пыльной квартиры, по лестнице вниз, вниз, чтобы гремело эхо торопливых шагов…

      …отзвук бьющих о камень копыт.

      Она судорожно сжала мокрые от пота ладони.

      Кович остановился, не доходя трех шагов. Вперился в гостью вопросительным взглядом; снова протянул злополучные кассеты:

      – На…

      Павла не смотрела на его руку. Ей вполне хватало лица.

      Умное, в общем-то, жесткое