Вязниковский самодур. Михаил Волконский

что там, выдаст, ну какой там, выдаст! – решил Труворов, внимательно слушавший. – Надо, Александр Ильич, поскорее…

      – Да уж надо поскорее, – согласился Чаковнин, взявшись за картуз. – Где же этого Прошку найти можно?

      – В большом доме при театре; там у него конурка под лестницей…

      – Разыщу! – успокоил Чаковнин и, кивнув головою, вышел из комнаты.

      X

      Князь Гурий Львович, принесенный в обмороке в свою спальню, очнулся не сразу.

      Состоявший при нем лейб-медик из аптекарей Август Карлович Кнох дважды пускал ему кровь.

      Наконец Каравай-Батынский пришел в себя. Обморок оказался последствием испуга. Никаких органических повреждений не было, кроме незначительной боли в голове от ушиба да синяка на спине. Бывший на князе пышный парик защитил его от удара канделяброй.

      Князь очнулся, но чувствовал себя очень слабым после двойного кровопускания. Он боязливо оглядывался, как будто не уверенный, не ударит ли его еще кто-нибудь, дрожал всем телом и жалобно стонал. Кнох и секретарь не отходили от него, и, успокоенный ими, он заснул.

      Проснулся князь на заре, ощупал голову, тело и убедился, что цел и невредим.

      Тогда он перешел с кровати на широкое кресло, закутал ноги одеялом, положил на темя компресс из ледяной воды и потребовал себе кофе, который скушал с аппетитом.

      Тут, за кофе, он призвал своего секретаря и потребовал доклад, схвачен ли «вчерашний» злодей и что с ним сделано?

      Секретарь, худощавый старик, в больших круглых очках, с толстым носом и грубыми, чувственными губами, в парике с буклями и косичкой, подошел к ручке князя и попросил его не беспокоить себя недостойным того злодеем, а пуще всего думать о своем драгоценном здравии.

      – Я тебя спрашиваю, схвачен ли этот негодяй и что с ним сделано? – прикрикнул князь.

      – Послано на розыски его, ваше сиятельство.

      – Как послано на розыски? – удивился князь. – Отчего же его с места вчера не взяли?

      – Вначале невдомек было, потому что мы хлопотали возле вашего сиятельства, а под утро я послал в его комнату, но она оказалась пуста.

      – Удрал, значит?

      – Куда же ему удрать, ваше сиятельство? Далеко ли уйдет он пеший? Где-нибудь здесь поблизости должен околачиваться. Теперь у меня повсюду посланы мужики с дубьем, они цепью ходят. Весь парк обошли, каждое деревце, каждый камушек осмотрели.

      – И не нашли никого?

      – Пока еще не нашли, ваше сиятельство.

      – Ах ты, дурак! – проговорил князь, отвертываясь. – Надо было вчера же ему руки скрутить.

      При слове «дурак» секретарь вздрогнул всем корпусом, косичка у него, оттопыренная на затылке, подкинулась при этом кверху. Он поправил очки и, поджав губы, заговорил, сгибаясь:

      – Я, ваше сиятельство, велел попа привезти, чтобы молебен отслужить о вожделенном здравии вашем, которое подверглось вчера опасности.

      – Дурак! – опять произнес князь, и опять секретарь вздрогнул, тряхнув косичкой.

      Каравай-Батынский долго сидел молча и сопел.

      – Ничего сообразить