Как молоды мы были. Николай Добронравов

словам

      растет сопротивленье матерьяла.

      «Ценя безмерно собственное „я“…»

      Ценя безмерно собственное «я»,

      мы не выносим мнения чужого

      и говорим порою:

             «У-у, змея!» —

      на каждое критическое слово.

      Мы проклинаем остроумья яд.

      И мы в душе считаем неприличным,

      когда тебя не хвалят, а бранят,

      когда твой друг колюч и ироничен.

      Спроси седых и мудрых докторов,

      зверей, свои врачующих болезни, —

      не бойся змей,

            коль хочешь быть здоров.

      В определенных дозах

            яд полезен.

      Новые мизансцены

      Снова модерн на подмостках.

      Всюду – сюрпризы тебе:

      в космос уносится Тόска,

      Астров – агент КГБ.

      В джинсы одета Одетта,

      Гамлет и вовсе раздет.

      Улицы Горького нету,

      площади Пушкина нет.

      Имидж сменили заводы,

      а имена – города.

      Вот и летят самолеты

      сами не знают – куда…

      «Нынче везде и во всем перемены…»

      Нынче везде и во всем перемены.

      Бес Люцифер на подмостки ворвется…

      Пусть отвернется от нас Мельпомена,

      а Станиславский в гробу первернется.

      Пол у святой героини изменим!

      Арии выкинем! Вставим куплеты!

      Господа Бога осовременим!

      Дамочки все поголовно раздеты…

      Ах, не от ваших ли экспериментов,

      не бутафорским оружьем бряцая,

      власть заменила родных наших ментов,

      перевела их на роль полицаев.

      Видно, от вашего авангардизма

      пухленький тот молодой реформатор

      так срежиссировал новые «измы»,

      чтобы был рад иноземный куратор.

      …Вышел из театра.

            А нá сердце пусто.

      Мюзикл. Шоу. Дурацкие блоги.

      Все это, в общем-то, —

            полуискусство.

      Да и новаторы все —

            полубоги.

      «Ах, искусство – не жизнь, не войдешь налегке…»

      Памяти Б.Г. Добронравова

      Ах, искусство – не жизнь, не войдешь налегке.

      Мир волшебен контрастами света и тени.

      Молодая богема сидит в кабаке,

      а великий актер умирает на сцене.

      Лишь великие

            сердце сжигали дотла,

      воскрешая потомков царя Мономаха.

      Если шапка его и была тяжела,

      тяжелее актерские дыба и плаха.

      Если даже артиста недуг распростер

      и в палате (не царской) лежит без движенья, —

      все равно,

            если он настоящий актер,

      Настоящий Актер умирает на сцене.

      Надо быть до последнего вздоха в строю,

      не играть,

            а выигрывать роль, как сраженье.

      Полководец-герой

               погибает в бою.

      Негерой-лицедей

                  погибает на сцене.

      Помню:

            он