Комната страха. Эля Хакимова

не распалось на молекулы – я лежу и думаю: «Ну и что?» Все идет, пока идет. Судя по всему, я еще не умерла. Лежим дальше».

      Глава 14

      Как Ева узнала, что с ней произошло

      ГУогда Ева пришла в себя, гранитного холода ступеней уже не было. Жгучая боль трансформировалась в тупую, нагло заняв редуты в каких-то определенных участках поля боя: «…На вересковом поле, на поле боевом, лежал живой на мертвом и мертвый на живом»[3]. Апатия снедала и душу, и разбитое тело. Мысли лениво ворочались в голове, как личинки какого-то насекомого.

      Было светло. Свет проникал даже сквозь закрытые веки, алые всполохи раздражали, но все же недостаточно для того, чтобы открыть глаза. Лежать было мягко и тепло. «И на том спасибо», – вздохнула Ева. Вздохнулось хорошо. Жить, и правда, славно. Но лень. И снова склейка. Как в кинофильмах – сцена – склейка – сцена – склейка – титры. До титров еще далеко. Снова сцена. Снова день – светло, через веки пробивается свет. Может, открыть глаза?

      – Ева! Ева! – Тихий голос, как нить Ариадны, выводил из лабиринта полузабытья. – Открывайте глаза.

      – Что вы как змею заклинаете! – Ева, чуть приоткрыв глаза, недовольно посмотрела на Макса. – Где я?

      И, засмущавшись своей киношной фразы, она попыталась двинуть рукой. Пошевелился палец. С трудом.

      – Вы в безопасности. Лежите тихо, – приказал Макс.

      – Я спросила – где я? – кое-как найдя силы рассердиться, повторила Ева.

      – В больнице. Врачи просили вас не волновать. Но это действительно тяжело – не знать, где находишься и что произошло. Вы ведь не все помните? – с надеждой спросил он.

      Признать это было стыдно. Тем более перед ним. При чем здесь он? Вообще, какое ему дело и откуда он узнал? «Почему именно он?!» – все больше раздражаясь, Ева непривычно близко оказалась у границы истерики. Слезы покатились из-под ресниц. Стекая по щекам, они холодили виски и скапливались лужицами у переносицы. Где-то в черепной коробке, подо лбом и носом, образовался горячий шар и начал давить, вырываясь наружу. Дыхание участилось.

      – Спокойно, – приказал голос Макс и, уже мягче, добавил: – Тише-тише. Все теперь наладится. Все будет хорошо.

      Что все? Но раздражение прошло. С ним ушла истерика и слезы. А может, просто кончились силы. Смертельно уставшая Ева все же спросила:

      – Кто еще знает?

      – Никто. Кого вы хотите видеть? Мать, сестер? – После паузы: – Кого-то еще?

      – Нет. Никого не надо. Слышите? Никого! – вскинулась Ева.

      «Что бы ни случилось, что бы ни произошло, лишь бы никто не знал. Только бы никто ничего не знал», – заклинала она по пути в никуда.

      – Дамочка, вставайте, проснитесь, дамочка!

      Этот визгливый голос Ева уже узнавала. Медсестра.

      – Сейчас придет врач. Что вы все спите? – суетилась медсестра, размахивая руками, как сорока крыльями, пытаясь разогнуть сонную, густую как кисель атмосферу в палате.

      – Ну и что, – без выражения сказала Ева, плавно и тяже�

3

Роберт Луис Стивенсон. Вересковый мед.