Пушкин. Кюхля. Юрий Тынянов

сударь, сова.

      Согнув палец, он показал перстень с черной печатью.

      Он пил теперь непрерывно – стакан за стаканом, и бутыль с настойкою пустела.

      – Тому документ есть верный, немецкий. Только я, сударь, его вам не дам.

      Он начинал хмелеть.

      – Жадный, – сказала Марья Алексеевна.

      И опять старик покорился.

      – Верьте, сударыня сестрица, я всегда и вечно ваш, – сказал он невестке, – а что тятенька с лица был нехорош, так сердцем-то, сердцем – прямой Аннибал. Даю слово Аннибала.

      Марья Алексеевна вдруг сказала со вздохом:

      – Сердцем-то зол был и с лица нехорош, а вот куртуази[12] у него было поболе, чем у вас, Петинька. Он улыбаться умел, – сказала она значительно.

      Петр Абрамович загляделся на невестку.

      – Эх, сердце золотое, – сказал он и вдруг раскрыл в улыбке белые зубы.

      – Лучше, лучше был, и зубы белее, – махала ручкой Марья Алексеевна.

      Сергей Львович был обеспокоен, и сердце у него замирало: Карамзин не обиделся ли?

      Сергей Львович в смущении сказал Никите повторить его балладу. Тот было начал, да сбился.

      Действительно, у Карамзина сделалось несколько скучное лицо. Он мало понял из раздраженной речи старика. Между тем Петр Абрамыч положил на нее много труда. Он вспотел и отирал лоб платком.

      Он и правда видел у братца Ивана Абрамыча документ, о котором говорил. Родитель, над которым в Ревеле смеялись немцы маиоры за черноту лица, позднее поручил одному доверенному немцу составить свою рефутацию. Сыновья по приказу старика, скопом, с превеликим трудом, с помощью знакомого немца аптекаря прочли ее и вытвердили.

      Составлена она была с целью добыть дворянство. Петровское время было хлопотливое, и о дворянстве старый арап вспомнил только ко времени Елизаветы, когда все наперерыв стали доказывать благородство своего происхождения. Тогда же с дворянством был ему пожалован герб, которым теперь возгордился Петр Абрамыч: скрещенные над подзорной морской трубою знамена, а надо всем – сова – ученость и ум. Герб был вырезан у Петра Абрамовича на перстневой печатке.

      Император Петр, – говорилось в рефутации, – желая показать всей знати пример, старался достать арапчонка с хорошими способностями. Арапчат – Neger,[13] Mohren[14] – употребляли все дворы как рабов, – писал немец, – а Петр захотел доказать, что науками и прилежанием их воспитать можно. По темной же коже такой пример – полагал император – лучше запомнится всей знати – Ritterschaft und Adel,[15] – которая ленилась и Петру противилась. О «губернаторстве Арапии» там не говорилось, но рассказывалось, со слов самого старого арапа, о том, что Ибрагим – или же Авраам – был из Абиссинии, княжеского рода, владевшего тремя городами. Петр Абрамыч был уверен, что кратко обо всем этом рассказал.

      Он совершенно разочаровал Карамзина.

      Знаменитый арап был креатурой императора – чисто анекдотическая и драгоценная черта слишком поспешного царствования.

      К великанам, карлам, арапам император,

12

Учтивости (от фр. courtoisie).

13

Негров (нем.).

14

Мавров (нем.).

15

Рыцарству и дворянству (нем.)