Катенька. Александр Валентинович Амфитеатров

и тону голоса чувствую, что «какая-то» – не из важных.

      – Просительница на бедность?

      – А Бог ее знает! надо полагать…

      – Ну все равно, просите…

      «Какая-то» входит, и я сразу понимаю презрительный тон и негодующую мину горничной: предо мною – «беспокойная ласковость взгляда и убогая краска ланит…»

      – Простите, ради Бога, что я осмелилась… – звучит робкий голос, тихий и глухой – словно из-за двух стен.

      – Чем могу служить?

      Долгое молчание. Потом опять – подземельный шепот.

      – А вы меня не узнали? Я так и думала, что не узнаете…

      Вглядываюсь: лицо как будто знакомое, но – где видал, когда, как, зачем? не могу вспомнить. И не могу определить, молода ли моя странная гостья, пожилая ли она уже. Ей можно дать и двадцать лет, и сорок…

      – Виноват, как будто встречался, но…

      – Я – N… помните? Вы мою мать хорошо знали, бывали у нас в Москве…

      – Боже мой, неужели? Вы – Катенька N?

      – Ну да, я та самая Катенька N., которой вы конфеты возили и Брэма с картинками подарили.

      Я знал мою гостью здоровым, балованным ребенком – теперь передо мною стоит «какая-то».

      – Катенька, сколько же вам лет?

      – Двадцать третий… А что? не похоже? Старухой смотрю?

      Я смолчал. Она горько улыбалась, кусая губы; глаза ее переполнились слезами…

      – Расскажите же, как вы жили в это время, что мы не видались?

      Она взглянула мне в лицо, – и мне стало стыдно своего вопроса…

      – А. В.! разве вы не видите? – сказала она тою глубокою интонациею трагической правды, которую нельзя подделать.