Синяя веранда (сборник). Елена Вернер

чтобы туда соваться. А вот вторая, между рекой, от которой несет тиной и затхлостью, и кварталом складов и контейнерной стоянкой, как раз что надо. Хозяин, пузатый и не выпускающий изо рта замусоленную незажженную сигарету, согласен взять меня на неделю-другую и платить наличными. Я заверяю его, что, хоть документов у меня и нет, но проблем с законом тоже, и он делает вид, что верит.

      Весь день я копаюсь в движках, выпрямляю диски, меняю колодки. Что-что, а это я умею. Даже на обед не прошусь. Босс поглядывает на меня с удовлетворением и хитрецой, он явно считает себя очень ловким из-за того, что нанял такого спеца за сущие копейки. Ну и пусть себе радуется… К вечеру я прошу денег, и он протягивает несколько бумажек, заявляя, что вообще-то платит работникам за неделю. Я напоминаю ему, что лишился всех вещей, и он сочувственно цокает языком, но не предлагает ни ужина, ни крова.

      Нахожу первый попавшийся бар, как раз за углом от мастерской. Райончик тут незавидный, еще бы, рядом со складами, и публика под стать. Краем глаза замечаю своего босса, тоже зашедшего пропустить стаканчик, но он держится подальше, хотя и видит меня. Сейчас будет хвастаться приятелям, как удачно меня приобрел… Я не трачу ни пенса на еду, только на выпивку, и на голодный желудок скоро хмелею. И вот теперь наступает пауза, которой я так не хотел.

      Я хлопаю по стойке, требуя еще виски, и тут же вижу свою руку с подживающим укусом. Очень скоро эти красные отметины станут гладкими, розоватыми. Потом они побелеют и превратятся в шрам. Повязка, недавно наложенная на руку, исчезла, как исчезло все, что еще вчера составляло мою жизнь. Проклятье.

      Я знал с самого начала. Знал, что уйду, что нельзя привыкать. К ней. И из-за этого злюсь на себя еще больше. Изо всех сил нажимаю ногтем на коросту, подцепляю ее и с мрачным торжеством наблюдаю, как из-под корки выступает свежая кровь. Больно. Если прикрыть глаза и отключить в ушах гомон питейного заведения, можно так резко, отчетливо припомнить все до каждой мелочи, что на мгновение покажется, будто Мария шуршит оберткой стерильного бинта и садится на диван, и диванный пуф проседает рядом со мной под ее ягодицами.

      Но нет никакого пуфа, и нет дивана. Есть коричневая стойка, на ней кулак соседа-ирландца, бело-красный, с шелушащимися костяшками, рядом миска с орешками, всюду кисловатый запашок, кегли пива в углу, стеклянные бутылки крепкого алкоголя на стеллаже, шарфы футбольных фанов и флаги с зелеными четырехлистниками клевера. Что за команда тут в почете, я не в курсе, спорт для меня давно уже пустой звук, хотя когда-то, в оборвавшейся шестнадцать лет назад жизни, мне нравилось гонять мяч и мнить себя Диего Марадоной. А впрочем, какое теперь дело до того, что и когда мне нравилось?

      На стойку со стуком опускается стакан с очередной порцией моего горючего янтаря, я киваю бармену и медлю, прежде чем выпить. Это последняя порция на сегодня. Скоро мне придется сваливать, раз пить больше не на что, а за порогом туман давно превратился в мелкий мерзопакостный дождь, который промочит мою рубаху и заберется