Искусство оскорблять. Александр Невзоров

а Нобелевский комитет признает антропологию наукой.

      Впрочем, в том, что она ею пока не является, тоже есть свои преимущества. Мы получаем право «гулять по буфету, ни в чем себе не отказывая». Где нет констант, не может быть и ошибок.

      III

      Чтобы решить наш вопрос, разумеется, надо в первую очередь вымести из темы весь смысловой мусор, накопленный антропологией за 150 лет. Включая и «вамирэхов», и специфическую терминологию. Она хороша лишь для создания «дымовой завесы», скрывающей бесплодность этой дисциплины.

      Вероятно, подлинная история раннего homo была совсем другой и слагалась по совершенно иным принципам, нежели полагает антропология. Однако ее подробностей мы никогда не узнаем. Конечно, есть раскопочные «полуфакты» и намеки, но количество их ничтожно, а пустоты меж ними огромны. Надо иметь мужество оставлять пустоты пустотами, а не заполнять их фантазиями и спекуляциями.

      Впрочем, не все так безнадежно. Кое-что у нас есть. Мы можем объективно и точно определить «умственное состояние» древнего человека. Сделав это, мы легко вычислим и некоторые его фундаментальные свойства. (Возможно, среди них завалялось то самое, что позволяет религиозной вере сохраняться до настоящего времени.) Узнать, каким было существо, умершее миллион лет назад, мы можем по принципу исключения. Через простой подсчет того, чего оно было лишено.

      Полное перечисление того, что было неведомо питекантропу, – бессмысленное дело. Это практически все, из чего «сделан» человек. И это касается отнюдь не квантов и не трудов Павлова. Нет, речь идет о простейших знаниях и понятиях, обязательных для каждого человека.

      Итак, берем собирательный образ человека и начинаем вычитать из него позицию за позицией. Отчислив все, чего просто не мог знать ранний homo, мы получим существо, не дотягивающее даже до нормального слабоумия. С соответствующими повадками и поведением. Это и есть наш прадед. Мы увидим, что его «умственный капитал» значительно меньше, чем у вечных узников режимных психиатрических клиник. Тем не менее, судя по огромной продолжительности «доисторической эпохи», питекантропу в его дементности было вполне уютно. А вот первые опыты мышления должны были причинять ему почти боль, разрушая комфорт привычного безмыслия.

      Питекантроп не виноват. Он и не мог быть другим. Но за миллионы лет слабоумие впиталось в вид и стало одним из режимов работы ЦНС. Его функция – защита от дискомфорта, причиняемого развитием. Со временем оно похорошело и стало очень влиятельной силой, обеспечившей человека множеством незатейливых радостей. Вероятно, в том числе и религиозной верой. Каждую победу слабоумия над развитием золотила культура, услужливо превращая очередную глупость в объект «всемирного наследия» и «веху цивилизации».

      Простой пример – пирамиды Египта. По сути, это первый зримый символ торжества слабоумия. Их возведение означало, что дальнейшую судьбу человечества во многом будет определять его дементное прошлое.

      Поясним.

      После