В связи с особыми обстоятельствами. Александр Конторович

анта до старшего лейтенанта;

      Сто три бойца различных родов войск;

      Четверо военнослужащих медсанчасти НКВД, вышедших вместе с бойцами группы из вражеского тыла.

      На вооружении группы имеются:

      Три станковых и шесть ручных пулеметов разных систем, в том числе – один станковый и три ручных – трофейные.

      Одиннадцать пистолетов-пулеметов (семь трофейных).

      Девяносто шесть винтовок и карабинов (восемнадцать трофейных немецких карабинов «Маузер»).

      Имеются боеприпасы к стрелковому оружию и некоторое количество ручных гранат.

      Четырнадцать бойцов и один командир – лейтенант Еремин А.С. имеют ранения и направлены в медсанбат.

      О выходе группы старшего лейтенанта Ерихова мною было направлено донесение в Особый отдел, однако, до настоящего времени, никто из его представителей так и не прибыл.

Начальник штаба 396 стрелкового полкакапитан Сидельцев А.Р.

      Однако особист все-таки появился – им оказался невысокий седоватый (несмотря на относительно молодой возраст) политрук. Осмотревшись на месте, он сходу взялся за командира вышедших бойцов.

      Пригласив его в землянку и выпроводив оттуда её обитателей, он уселся за стол и вытащил из своего планшета лист бумаги.

      – Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант. Моя фамилия – Грызлов, и я представляю здесь органы госбезопасности. Как вы понимаете, у меня к вам имеются вопросы, на которые хотелось бы получить конкретные и исчерпывающие ответы.

      Ерихов пожал плечами, подтащил поближе к столу обрубок бревна, который здесь исполнял роль табурета и уселся на него.

      – Для начала, попрошу предъявить ваши документы! – произнес особист.

      – Пожалуйста, – зенитчик вытащил удостоверение личности, а из планшета достал и положил на стол какие-то бумаги. – Это приказ о занятии обороны моей батареей.

      Внимательно просмотрев все, политрук кивнул.

      – Итак, как явствует из предъявленных вами документов, вы и ваша батарея занимали позиции, согласно приказа начальника ПВО.

      – Совершенно верно, занимали и отражали все попытки авиации противника нанести удар по станции. Нами был подбит один вражеский самолет и один сбит. Об этом имеются пометки в предоставленных мною документах. Также там имеется удостоверение личности погибшего фашистского летчика. В боевом журнале сделаны соответствующие записи.

      – Кем сделаны записи?

      – Записи сделаны мною собственноручно.

      – Эти записи? – перевернул страницу боевого журнала особист.

      – Да, эти.

      – Как следует из журнала, вы также вели бой с танками и пехотой немцев. Чем это было вызвано? Немцы ворвались на станцию?

      – Да. То есть, нет – они не сразу ворвались! Батарея была передислоцирована по указанию заместителя начальника Особого отдела штаба армии старшего политрука Ждановича. Он предъявил мне свои полномочия и отдал соответствующий приказ.

      – Письменный приказ?

      – Вот он. Даже печать есть – всё, как положено! – ткнул рукой в документ зенитчик.

      – А кто дал вам приказ на отступление? Старший политрук?

      – Нет. Он уже погиб к этому времени. Обороной станции командовал капитан Ракутин – его Жданович назначил. Нам было приказано прикрыть отход эшелона с техникой и беженцами.

      – Удалось?

      – Да. Ушел этот эшелон и ещё один – тот, что ближе к вечеру прибыл. Многих не вывезли – места не хватило. Но раненых погрузили почти всех. И всю технику.

      – Какую технику?

      – У группы старшего политрука были какие-то особенные немецкие танки – их и вывезли.

      – Танки? – вопросительно приподнял бровь политрук.

      – Ну, я сам только один видел… но говорили, что их несколько… Первым эшелоном и вывезли. А потом, когда уже стемнело, и немцы отошли, капитан…

      – Кто?

      – Так Ракутин же! Он и приказал отступить, мол, задачу мы выполнили, надо выходить к своим.

      – А сам он куда делся?

      – Позавчера у нас бой был… на колонну немецкую нарвались, а там танки! Вот его и отрезало… да так и не встретились мы больше…

      Как фигово, когда болит голова… просто невыносимо! Гул какой-то в башке… Не встать толком и не повернуться.

      А надо.

      Надо, пусть и не встать, но уж от этого места по-всякому уползти. Ничем хорошим это не кончится.

      И так уже остается только удивляться тому, что какой-нибудь любопытный фриц не поинтересовался ещё содержимым карманов и полевой сумки. Но очень может быть, что таковой фриц вскорости тут образуется. Прибудут сюда трофейщики какие-нибудь – и все…

      Надо ползти, коли идти пока невозможно.

      И Ракутин полз… обдирая колени и локти, переваливаясь через какие-то бугорки…

      Вперед!

      Всё