Смотрящий по неволе. Александр Логачев

фонаря. Всякое совпадалово – конкретная лажа.

      Глава 1

      А я рожден под знаком рыб в начале марта,

      Когда весна башку могла бы задурить.

      Но мне не выпало, друзья, такого фарта —

      На дискотеке клевых девочек кадрить.

      На самом деле все происходило не так.

      На веслах распоряжался Сидор. Он греб с упорством, достойным затюканного завлабом вырвавшегося в отпуск инженера. На голове Сидора плющилась глупая панама. На носу Сидора прели старомодные очки. На плечах Сидора пропитывалась потом выцветшая штурмовка. И даже золотая фикса в щедро улыбающейся пасти Сидора сверкала не тревожно, а как лампочка за стеклом родного окна.

      Карпович развалился на носу лодки, вальяжно жмурясь, будто барин, и отмахиваясь от льнущего гнуса подвявшей ивовой веткой. На дородном рыхлом подбородке Аристарха Карповича колосилась и играла на солнце радугой рыжая щетина. И казалось, что Аристарха Карповича абсолютно не колышет, успеют ли путешественники до темна добраться до обещанного ним «пологого бережка с хибаркой».

      Солнце болталось низко над лесом за спиной стерегущего руль Сергея. Руки и ноги Сереги сладко гудели, он только минуту назад уступил весла Сидору. А еще минет пятнадцать минут, и солнце булькнет, если не промажет, в реку, или зароется в лесную чащу.

      – Господи, как жрать-то хочется! – сплюнул перемешанную с потом слюну за борт Сидор.

      – Вот ведь как, Сидор, я тебе про благородное искусство толкую, а ты меня перебиваешь гнусным требованием «Жрать!», – докучливо поморщился Аристарх Карпович, – Впрочем, я не обидчив, и по сему продолжу. Итак, Андрон Петрович Горбунков, тот, который закадычный приятель Василия Парамоновича и шурин Эдуарда Ивановича, оказался самым печальным образом причастен к великой государственной тайне. А всему виной щепетильность старого дурака. А самое грустное то, что все записи Андрона Петровича попали в руки нечистоплотных господ. И доныне господа эти лихо шантажируют некогда бывших и по сей день оставшихся ответственными товарищей.

      – А пожрать все-таки не помешает, – как заведенный, продолжал месить веслами зеленую воду Сидор. Хотя он сидел лицом к Сергею, глазами с Серегой не пересекался. То насторожено шерстил вниманием спускающийся по обоим берегам косматый лес, ожидая, когда ж наконец покажется заветный приют. То щурился на солнце, дескать, долго ли еще этот бублик будет действовать на нервы?

      – И тут должны появиться мы. Так сказать, археологи от имени справедливости, – как бы не замечая зуда Сидора, продолжал млеть в последних лучах солнышка Аристарх Карпович, – И объявить нечистоплотным господам, дескать, отдайте нам по хорошему все бумаги: кто, когда, по чьей команде наших Врубелей с ихними Рубенсами за границу переправлял? Потому как указывать ответственным товарищам пришло наше время.

      А деревья по берегам бодались ветками и кронами. А вода мурлыкала, целуя весла. И такая вокруг, не смотря на сосущий желудок голод и осаждающий кожу гнус, струилась, курилась и марилась лепота, что хоть песни сочиняй. Да нельзя было расслабляться. Сергей сразу смекнул, с какого это лешего Аристарх Батькович разоткровенничался. Типа, приглашает Серегу под крылышко, торжественно вручает мешок сахара и зовет в светлое будущее. Ой, не верил Аристарху Батьковичу рулевой Серега и имел к тому веские основания.

      Меж тем солнце накололось на верхушки деревьев. И почти одновременно по правому борту подплыли, как обещал Аристарх Карпович и «пологий бережок», и «хибарка одного доброго мужика». Угрюмый, крытый ржавой корой сруб без окон.

      Лодка повернула носом на девяносто градусов. Вода вокруг весел запуржилась придонным илом и водорослями. И здесь Сергей маху дал. Больше беспокоясь, чтобы не замочить нехитрый скарб, перестал пасти спутников. А ведь ни в коем разе нельзя было верить Аристарху Батьковичу. Ведь чересчур настырно кликали Аристарх, по прозвищу Каленый, и Сидор, прозванный Лаем, с собой Серегу в рывок, хотя тот корчил из себя последнего лоха.

      А на фига с собой брать в бега лоха? А?! Вот то-то и оно.

      Имел ли Серега шансы? Если бы Лай был терпеливее, слушался Каленого, то хрен с укропом. Они спокойно могли придушить Серегу сонного глухой ночью. Так нет же. Не башкой соображал Лай-Сидор, а кишками.

      Сергей отыграл ситуацию, уже когда скалящийся и захлебывающийся жадной слюной Сидор высоко занес над головой рулевого весло, а Каленый – если уж Лая не затормозить – перевольтовал из дырявого кармана бушлата в рукав заточенную алюминевую ложку.

      Дело было вечером, делать было больше нечего, и Сергей плюхнулся, не концентрируюсь, не жалея шкуры и ребер, всем весом на левый борт, аж доски жалобно скрипнули. Лодка заходила ходуном, как батут. Голодный Лай, по ошибке решивший, что он банкует, взмыл в небо, последний раз хищно сверкнул фиксой и, сделав в воздухе ногами ножницы, спиной вздыбил воду. Ложка, которую хитро, из рукава, метнул Каленый, звонко цикнула об уключину и пустила круги за кормой. И пошла на дно серебряной рыбкой.

      Серега и Каленый остались один на один. В глазах колотый лед. Во ртах привкус