Фенрир. Рожденный волком. Марк Лахлан

город будет уничтожен. Ничего не поделаешь, остается ждать и полагаться на волю Божью, как он делал всегда.

      – Опусти меня, – велел он монаху, – потом возьми меч и ступай на стену, чтобы исполнить долг христианина.

      Монах опустил его на пол и ушел, неуклюже двигаясь от колонны к колонне, когда пламя свечи осталось у него за спиной.

      – Ты… – Элис замолкла.

      – Еще хуже, чем был? Нет смысла это скрывать, госпожа. Это просто факт.

      – Мне жаль.

      – Не стоит жалеть. Это дар Господа, и я ему рад.

      – Я буду молиться за тебя.

      – Не надо. Хотя нет, молись так, как молюсь я. Благодари Господа за то, что он сделал меня таким и даровал возможность доказать свою веру.

      Элис поняла, что он подразумевает. Он считал себя благословенным, потому что Господь испытывал его веру. И ей следует считать так же. Но только она не могла.

      Девушка поглядела на того, кто сидел перед ней, озаренный пламенем свечи. Когда она видела его в первый раз, он уже был слеп и прикован к стулу. Ее тогда поразили его глаза, которые не сосредотачивались ни на чем, а беспечно блуждали по сторонам, словно следя за полетом надоедливой мухи. И лицо его постоянно искажала гримаса. Хотя она сочла его уродом, в базарный день в Париже ей доводилось видеть куда более жутких калек. «Теперь же, – подумала она, – он мог бы стать королем нищих, если бы пожелал». Его тело как будто иссохло, руки сморщились и скрючились, голова запрокидывалась назад, словно он то и дело глядел вверх. Она слышала шутку о том, что исповедник вглядывается в небеса, однако, увидев его воочию, вовсе не сочла это смешным. Монах покачивался взад-вперед, разговаривая с ней, как будто погруженный в глубокие размышления. Элис поняла, что его присутствие вселяет в нее неуверенность.

      Даже когда она была еще ребенком и, конечно, потом, став взрослой, она умела воспринимать людей по-особенному, выходя за пределы пяти обычных человеческих чувств. Она словно слышала суть человека, как музыку, ощущала его, как цвет или образ. Она выросла среди воинов, видела их шрамы, слышала рассказы о доблестных сражениях с викингами. Пока воины вели свои речи, она мысленно видела все оттенки металла, мечи и доспехи, темное небо над полем битвы. Брат представлялся ей сжатым кулаком в латной перчатке, жестким, не знающим компромиссов, однако даже он казался нематериальным по сравнению с Жеаном исповедником. Пусть тело монаха было изломанным, однако его дух, его воля походили на вздымающуюся во тьме громадную гору, прочную и недвижную.

      Элис взяла свечу и подошла к алтарю. Золото подсвечников и чаш для причастия засверкало и заиграло в пламени, когда она приблизилась к ним. Аббат не позволил спрятать драгоценную утварь, ведь это означало бы, что он допускает возможность падения Парижа. Сначала они надеялись, что монахи аббатства Сен-Жермен пришлют свои реликвии для защиты города. Едва ли они привезли бы мощи самого святого Германа, но ходили слухи, что сто́лу святого Винсента могут прислать в Париж. Однако аббат Сен-Жермена заявил, что северяне уже трижды разграбляли аббатство, и стола все равно никак не помогла.

      Элис