О, я от призраков больна. Алан Брэдли

показалось, что это будет соответствовать унылости дня, я уменьшила скорость воспроизведения, и музыка зазвучала так, будто весь оркестр внезапно одолела тошнота: словно музыкантов отравили.

      О, как я обожаю музыку!

      Я неуклюже зашлепала по комнате в такт замедленной музыке, как кукла, из которой вываливаются опилки, пока игла граммофона не одолела всю дорожку до конца, и упала на пол бесформенной кучкой.

* * *

      – Надеюсь, ты не болталась под ногами, – сказала Фели. – Помни, что приказал нам отец.

      Мой язык медленно выполз изо рта, как земляной червяк после дождя, но усилия оказались тщетными. Фели не подняла глаз от листа бумаги, который изучала.

      – Это твоя роль? – поинтересовалась я.

      – Собственно говоря, да.

      – Дай глянуть.

      – Нет. Это не твое дело.

      – Ну давай, Фели! Я это устроила. Если тебе заплатят, я хочу половину.

      – На ЗП, ВФ горничная кладет письмо на стол, – сухо ответила она.

      – И это все? – спросила я.

      – Все.

      – Но что это значит?

      – Это значит, что на заднем плане, вне фокуса горничная кладет на стол письмо. Так, как тут написано.

      Фели делала вид, что занята, но по ее краснеющей шее я определила, что она прислушивается. Моя сестра Офелия похожа на экзотическую жабу, непроизвольно меняющую цвет кожи в целях предупреждения. Жаба пытается заставить вас подумать, что она ядовита. С Фели примерно то же самое.

      – Карамба! – сказала я. – Ты прославишься, Фели.

      – Не говори «карамба», – резко ответила она. – Ты знаешь, что отец это не любит.

      – Он вернется домой сегодня утром, – напомнила я. – С тетушкой Фелисити.

      При этих словах стол охватила всеобщая угрюмость, и мы доели завтрак в каменном молчании.

      Поезд из Лондона приходит в Доддингсли в пять минут одиннадцатого. Если бы отца и тетушку Фелисити вез Кларенс Мунди на такси, они бы доехали до Букшоу за полчаса. Но сегодня, с учетом снегопада и отработанной похоронной манеры водить, свойственной викарию, вероятнее всего, до их приезда солидно перевалит за одиннадцать.

      На самом деле получилось так, что уставший «моррис» викария, словно телега беженца, нагруженный разнообразными предметами странной формы, торчащими из окон и привязанными к крыше, остановился перед парадной дверью только в четверть второго. Как только отец и тетушка Фелисити выбрались из машины, я поняла, что они поссорились.

      – Бога ради, Хэвиленд, – говорила она, – человек, который не может отличить зяблика от юрка, не должен смотреть из окон вагона.

      – Я вполне уверен, Лиззи, что это и правда был юрок. У него был заметный…

      – Чепуха. Достаньте мою сумку, Денвин. Ту, которая с большим медным висячим замком.

      Викарий, как мне показалось, был слегка удивлен столь бесцеремонным приказом, но взял саквояж с заднего сиденья машины и передал его Доггеру.

      – Разумно с вашей стороны подумать о зимней резине и цепях, – сказала тетушка Фелисити. – Большинство духовных лиц