Зять для мамы. Ирина Словцова

дыхания. Он ей понравился. В вырезе его докторского халата курчавились волосы на груди. Она захотела их коснуться. «Обычная история, – сказала себе трезвая Марина, – пациентка влюбляется в доктора-спасителя». Марина же, у которой кружилась голова от близко дышащего мужского лица, подумала, что уже сто лет ни один мужчина не возбуждал ее так сильно. Трезвая Марина сказала пустоголовой Марине: «Ты что, с ума сошла? Ты помнишь, сколько тебе лет?» «Помню, – ответила пустоголовая, – примерно как черепахе Тортилле, но я готова сидеть под его скальпелем сутками и чувствовать на себе его дыхание», – и глупо захихикала. «Я и не знала, что ты мазохистка», – безапелляционным тоном поставила диагноз трезвая.

      Операция заняла всего час. Марина так и просидела не шелохнувшись, сцепив руки под простыней.

      Судя по отдельным словам, которые произносил Скурихин, разговаривая сам с собой, он был доволен своей работой… и Мариной тоже. Наложив на десне последний шов, он, как маленькую, погладил ее по голове, похвалил:

      – Молодчина!

      И, оставив на попечение медсестры, вышел из маленькой операционной.

      …Через неделю Марина явилась к нему на контрольный рентгеновский снимок – улыбающаяся, счаст–ливая, довольная тем, что лицо встало на место, что боли не мучают, и вручила подарок, сверху положив свою визитку:

      – Надумаете обновить дизайн интерьера, я к вашим услугам…

      Он позвонил на следующий же день, и они отправились в какой-то ресторанчик. И хотя они в самом начале перешли на ты, их встреча была несколько напряженной, как бывает, когда люди думают одно, а говорят другое, и от этой двойственности становятся еще более скованными и неестественными. Они больше молчали, чем говорили; они не танцевали, хотя могли бы, так как в ресторане играл свой оркестр; они могли бы посидеть еще, но он сослался на предстоящий операционный день; они почти не разговаривали в машине, когда он отвозил ее домой. Она была в отчаянии: первый раз в жизни мужчина, который ей безумно нравился, остался к ней равнодушен. Они уже попрощались, она уже взялась за ручку дверцы машины, как неожиданно для себя сказала:

      – Я хочу, чтоб ты знал. Не имеет значения, захочешь ли ты увидеть меня еще раз, но я всегда буду думать о тебе…

      Рациональная Марина была в ужасе. «Что ты делаешь? Уйди с достоинством! У тебя крыша поехала?» – увещевала она сорвавшуюся с катушек влюбленную Марину, но та, кажется, ее не слышала и, дергая неподдающуюся ручку, продолжала говорить молчавшему мужчине:

      – …Я всегда буду думать о тебе, о том, что ты есть, ты кому-то улыбаешься, сочувствуешь, жалеешь…

      Ручка дверцы упрямо не поддавалась. Вечно она не в ладах с этими механизмами. Наконец дверца машины открылась, Марина на прощание провела рукой по щеке Скурихина с наметившейся светлой щетиной, вышла и почти побежала к своему подъезду.

      – Марина, вернись. – Ей показалось, что голос его звучит непривычно жестко. – Пожалуйста.

      Медленно она двигалась к машине, он стоял в полный рост, открывая заднюю