Масть. Виталий Каплан

указал я подбородком за занавеску, – не беспокойся. Спать будут крепко. И сапожник с женою тоже. Итак, Марья Глебовна, есть мир. В нём есть люди… и Иные… Я Иной. И ты – тоже.

      Долго я ей всё разъяснял, за полночь. Робкие её попытки изумляться и возмущаться пресекал на корню. А как закончил, обессиленно отвалился к стене. В походах, когда три дня с коня не слезаешь, и то не уставал так… удружил же мне Харальд учить тупую неграмотную бабу!

      – А как же Бог? – тихо вопросила она, едва я позволил ей говорить. – Разве допустит Он такое? Разве в святых книгах сказано, что Он создал Иных?

      Ох, много мы это с Александром Кузьмичом в своё время обсуждали.

      – Не знаю того! – только и ответил я. – Он мне о Своих замыслах не докладывает. И есть ли Он там, – задрал я подбородок к низкому потолку, по которому как раз бежал сейчас таракан, – нет ли Его, то не нашего ума дела. Да не разевай ты рот, мы, и Тёмные, и Светлые, против Церкви и слова не скажем, и кресты на нас есть, – предъявил я ей свой серебряный крестик. – И тебе в Него веровать никто запретить не может. Но ты – Иная, такова уж судьба твоя. А случай твой редкий, когда человек с задатками Иного сам в Сумрак ныряет, без помощи. А из Сумрака уже выходит Иным, Тёмным или Светлым, сообразно тому, что в тот миг на сердце у него было. Стала ты Светлой, только дикой. О Великом Договоре ничего не знаешь, о Дозорах без понятия… вот и наворотила делов. А теперь ведь отвечать придётся!

      – Да что я такого наворотила-то? – с горьким укором спросила Марья Глебовна. – Что дитё больное на ноги подняла? Это разве грех? Четыре годика Митюшке, ему жить да жить, а лихорадкой скрутило. Авдотья, дурища, не уследила, выскользнул на двор, по сугробам скакать удумал. Ну и слёг, а потом и горло у него обметало… Ну и скрутило меня от жалости… свой же был такой, помер уже двадцатый год как… если бы мне тогда знать… а тут вот сама не своя стала, глянула на тень свою, и вот прямо потянуло меня к ней, и шагнула я неведомо куда…

      Вот же глупая баба! Объяснял ведь ей, объяснял!

      – Несанкционированное магическое воздействие шестого уровня, – поджал я губы, – направленное на человека. Между прочим, даёт право нам, Тёмным, на равное по силе колдовство. Болезнь на человека или на скотину наслать, глаза отвести, страху напустить.

      Вообще-то, если задуматься, тут даже не шестой уровень! Как-никак, от смерти ребёнка спасла. Вопрос лишь в том, а впрямь ли Митюшкина лихорадка была неизлечимой. Может, и сам бы на ноги встал, если травками всякими поить… среди обычных людей встречаются такие искусные травницы, что и некоторым ведьмам нос утрут. А тут, возможно, всё колебалось, на волоске висело, и лёгонькая магия Марьи Глебовны оказалась той соломинкой, что ломает спину верблюду. Верблюдом будем считать смерть.

      В интересах дела, конечно, записать на неё уровень третий… а лучше второй… Светлые не отбрехаются: как сейчас проверишь, что с ребёнком и в самом деле стряслось? Две недели уж прошло.

      – И что ж теперь будет? – расстроилась она. – Неужто на Митюшку обратно лихорадку напустят?

      – Это