Резистент. Милена Оливсон

жить обычные люди, но пока не нашли. Зато видели реку с красной водой. Еще однажды нашли остатки храма старых людей. Там много чего, за стеной. Некоторые отряды и до других поселений доходят. Как твой живот?

      – Да… Пока не особо помогает. Давай я все-таки схожу в «Солар».

      Он без слов поднимается от чертежей и быстро ведет меня к выходу.

      – Дальше я сама.

      – Тебя же тошнит? Я не могу отпустить тебя идти через весь ЦИР. Сама понимаешь.

      И он сопровождает меня до «Солара», везет в лифте, подводит к самому кабинету доктора Агаты… и ведет дальше. Открывает передо мной двери соседнего кабинета.

      – Давай, я буду ждать внизу.

      В кабинете совсем другой врач, мужчина. И что теперь делать? Захожу, сажусь на кушетку и дожидаюсь, пока шаги Адама стихнут в коридоре.

      – Что беспокоит? – врач поднимает взгляд от бумаг.

      – Простите, а доктора Агаты сейчас нет?

      – Сегодня не ее смена, но, может, она работает с документацией в своем кабинете.

      – Тогда можно мне зайти к ней?

      – Зачем? Я осмотрю тебя.

      Ну и что мне делать? Если завтра я снова скажу, что мне нужно к врачу, это будет слишком подозрительно. Сейчас – мой единственный шанс поговорить с Агатой. Начинаю судорожно соображать.

      – Дело в том… мне обязательно нужно именно к ней, давайте, я постучу и спрошу…

      – Говорю же, не ее смена, она сейчас не будет тебя принимать. Спрашивай у меня.

      – Об этом, – говорю я доверительным шепотом, – я могу спросить только у нее.

      Он удивленно поворачивает ко мне голову.

      – Будет немного неудобно спрашивать такое у вас. – Я мнусь, кажется, даже удается покраснеть. – Это чисто женский вопрос.

      – Врач – существо бесполое, – заявляет медик. – Ну ладно, если неудобно – иди.

      – Спасибо, – киваю я, слишком резко вскакивая с кушетки. Так убедительно сыграть стесняющуюся девочку и так нелепо разрушить весь образ несчастной больной! Но врач, кажется, ничего не замечает, и я выскальзываю из кабинета. Трижды стучусь к Агате – по привычке, как делала это дома. Она открывает тут же: должно быть, слышала шум в коридоре и ждала меня.

      – Привет, сто семнадцать тридцать четыре, – весело говорит она. На губах – приветственная улыбка. Теперь-то я знаю, что Агата только притворяется такой милой, хотя, судя по всему, и правда хорошо ко мне относится. – Что-то случилось?

      Я знаю, что она не может говорить прямо, пока мы в кабинете: здесь везде прослушка. Нужно разговаривать осторожно.

      – У меня живот болит, я уже выпила таблетку, но лучше не стало.

      Взгляд мой блуждает по углам кабинета. Интересно, где здесь камеры и микрофоны? Есть ли слепые пятна?

      – Самолечением занимаешься? Смотри мне.

      Она берет со стола блокнот, открытый на исписанной странице, и протягивает мне, прикладывая палец к губам.

      – Сейчас посмотрим, как тебе помочь. Ты не ела ничего, кроме того, что давали в столовой?

      – Кажется, нет, – я быстро пробегаю