Седая нить. Владимир Алейников

ты там поселился?

      – Ненадолго. Живу там – временно.

      – У кого же?

      – Да у Наума.

      – Подражанского?

      – Разумеется.

      – Значит, это его чердак?

      – Да.

      – А где же Наум?

      – У родителей.

      – Значит, он тебе отдал чердак для жилья, а сам – у родителей?

      – Совершенно верно. Всё – так.

      – Благородный поступок.

      – Верно.

      – Да ещё – в такую жару.

      – И в жаре этой – надо жить.

      – Да ещё и чердачной жизнью.

      – И чердачной жизнью, и уличной.

      – Городской.

      – И богемной.

      – Бурной?

      – Будто сам ты не знаешь, какой!

      – Знаю. Бурной. Богемной. Жаркой. Городской.

      – А ещё и чердачной.

      – То есть – питерской.

      – То есть – нашей. Той, к которой мы все привыкли.

      – Отвыкать уже поздно.

      – Поздно.

      – Ну а может, ещё отвыкнем?

      – Сомневаюсь. Во всяком случае, даже если это возможно, то не сразу, не прямо сейчас, а когда-нибудь позже, потом.

      – Я с тобой совершенно согласен.

      Сказав это, Сергей с залитого слепящим светом тротуара направился в тень арочки. Ему, здоровенному, хоть и одет он был в старые летние брюки да в рубашку с короткими рукавами, с расстёгнутым воротом, при такой-то жаре приходилось несладко. Масса всё-таки сказывалась. А в тени, уж какая ни есть она, пусть даже призрачная, условная, почти воображаемая, – попрохладнее. В тени можно было перевести дух. Постоять немного. Подышать.

      Я подошёл к нему – и заметил, что Довлатов, хотя и сдерживается, но явно мается.

      – Похмелье у тебя? – спросил я.

      – Увы! – грустно ответил Сергей.

      – Пива-то хоть выпил с утра?

      – Четыре кружки. Не помогло. Тут водка нужна. Сам знаешь – лечить подобное подобным. Ну и так далее.

      – Водка в жару – тяжеловатое питьё, – сказал я.

      – Зато надёжное. Проверенное средство. Для меня, если конкретнее.

      – Может быть, что-нибудь придумаем?

      – Надо бы придумать. Что касается меня, то я был бы просто счастлив. На время, разумеется. На некоторое. Пусть даже и на короткое время. Но зато, совершенно точно, что в пределах этого времени, пусть даже оно окажется намного короче воробьиного носа, я чувствовал бы себя счастливым человеком, – с некоторым подъёмом сказал Довлатов. – Перестала бы, например, болеть голова. Сердце бы не давило. На мир, вот на этот мир, окружающий нас, душный, жаркий, хотя и родной, питерский, но всё-таки сумрачный какой-то в состоянии похмелья, можно было бы, слегка просветлев после водки, смотреть другими глазами. Можно было бы – жить дальше. И поэтому водка – нужна.

      В это время в нашу тенистую арочку донёсся характерный стук палки по разогретому асфальту тротуара.

      И через несколько секунд в проёме арочки перед нами возникла слегка изогнутая фигура привычно опирающегося на свою тяжёлую и прочную палку питерского поэта Вити Кривулина.

      Увидев