До того как. Анна Тодд

произносит кто-то из-за спины парня-спортсмена. Заглядываю ему за спину и вижу другого парня – тот сидит в кресле позади стойки. Одетый во все черное, он смотрится худее помощника, но в то же время кажется крупней. Длинные черные волосы падают ему на глаза. На руках у него татуировки, словно пятна растекшихся в море смуглой кожи чернил.

      Мне такие, как он, не нравятся, но вместо того, чтобы мысленно осудить парня, я про себя отмечаю, какие все вокруг загорелые.

      – Не он, а я, – звучит третий голос. Рядом со вторым мальчиком еще один, среднего роста, худощавый, стриженный под машинку. – Я, правда, Марк-младший. Если ты к моему старику, то его сегодня нет.

      У третьего парня тоже татуировки, но они куда упорядоченней, чем у его патлатого приятеля. А еще у него проколота бровь. Помню, как однажды попросила разрешения у родителей проколоть пупок. До сих пор смешно вспоминать их испуганные лица.

      – Зато он лучший из двух Марков, – медленно и нараспев, глубоким голосом произносит патлатый. Улыбается, и на щеках у него появляются симпатичные глубокие ямочки.

      Едва ли это заявление – правда. Я смеюсь и, дразня мальчишек, говорю:

      – Что-то сомневаюсь.

      Ребята тоже смеются, и Марк-младший подходит ближе.

      Патлатый встает из кресла. Какой он высокий! Подходит ближе, смотрит на меня сверху вниз. Он привлекательный, у него волевое лицо: резко очерченная челюсть, густые ресницы и брови. Нос – тонкий, губы – бледно-розовые. Смотрю на него, он – на меня.

      – Ты к моему отцу по делу? – спрашивает Марк.

      Отвечаю не сразу; Марк с приятелем-спортсменом смотрят то на меня, то на своего патлатого друга.

      Смущенная, перехожу к делу:

      – Я пришла от имени баптистской церкви Хэмпстеда, хотела узнать, не желаете ли пожертвовать краски или других материалов. Мы ремонтируем церковь и нуждаемся в помощи…

      Ребята шушукаются. Потом разом оборачиваются ко мне и улыбаются.

      Первым заговаривает Марк:

      – Мы совершенно точно можем помочь.

      Улыбка у него какая-то кошачья, но я, улыбаясь в ответ, благодарю его.

      Марк оборачивается к приятелю, у которого на бицепсе вытатуирован огромный корабль.

      – Хардин, сколько там банок краски?

      Хардин? Какое странное имя. Никогда не слышала.

      Из-под черных рукавов футболки у Хардина выглядывает нижняя половина деревянного судна. Красивая наколка, детализированная, объемная. Глядя ему в лицо, я ненадолго задерживаю взгляд на губах. Щеки у меня, похоже, разрумянились. Хардин тоже смотрит на меня, понимает, что я его рассматриваю. Тогда он переглядывается с Марком, и тот ему что-то шепчет.

      – У меня есть предложение, – говорит Марк, кивнув Хардину.

      Вот как? Хардин кажется мне необычным, немного неправильным, но не отталкивающим.

      – Какое предложение?

      Накручиваю кончик локона на палец. Хардин по-прежнему смотрит на меня. Он какой-то замкнутый, я чувствую это. Этот мальчик, что из кожи вон лезет, стараясь